Дом для меня

Васильцев смотрел на смущенного Лера, который пытался найти корректные формулировки, чтобы выразить то, что и так было очевидно, и думал о том, что завтра им придется вернуться в Москву, и все внутри Васильцева противилось этому, но выхода не было, поэтому сегодня Лер в последний раз сходит к морю, проводит закат и, вернувшись, ляжет с ним в одну постель, где он снова сделает его своим.

Лера спас звонок, Дима, понимающе покачав головой, отпустил парня на кухню. Сегодня они с Валентиной Петровной обещали приготовить ему что-то невероятное. Если бы женщине не было чуть меньше семидесяти, Васильцев бы забеспокоился из-за подобной дружбы, но Лер очевидно просто обожал свою временную опекуншу и наставницу и каждый вечер под руководством пожилой женщины готовил себе и Диме ужин, с нетерпением ожидая скупой похвалы. Васильцев, который вообще наверное никогда никого не хвалил, за последние недели побил все свои рекорды по положительным оценкам.

Лер за последнюю неделю часто спрашивал Васильцева, что он любит, и Дима выяснил, что сам не знает, что он любит, и это стало неким открытием для мужчины. Он всегда делал то, что правильно, и не особо концентрировался на мыслях об удовольствиях, тем более в еде, а теперь поедая лазанью Лера, Васильцев понял две вещи: во-первых, лазанью он не любит, даже хорошо приготовленную, а во-вторых, он не допустит, чтобы Лер об этом узнал.

*

Лер подошел к знакомой лестнице, спустился до ее середины и, сев на темное дерево ступеньки в странном промежутке между морем и землей, уставился на последний морской закат, который он теперь уже неизвестно когда снова увидит. Алый диск медленно сползал к воде. Лер смотрел на солнце не моргая, выжигая себе сетчатку, чтобы запомнить его навсегда, чтобы там, на другой стороне глаз, пусть в виде ожога, но осталось это чарующее солнечное божество. Великий Ра, погибающий, чтобы погрузиться в подземный мир, победить в нем змея и смерть и родиться снова.

Смотря на алый диск, Лер понимал, почему древние египтяне обожествляли солнце, он и сам смотрел на него сейчас как на верховное божество, прощаясь. Да, еще будут закаты и будут восходы, но там, в огромной столице, между ними будет шум города, машинные клаксоны и многоэтажки, а здесь, в этом безграничном пространстве, есть только Лер и символ бесконечного возрождения, вновь умирающего сейчас, и Лер хотел так же, как и солнце, умирать и заново рождаться, сжигая вместе с собой свою боль, и рождаться уже без нее, но вместо этого Леру предстоит вернуться в спальню, где он снова перестанет принадлежать сам себе.

Ра давно погиб в море, а Лер без него замерз. Постояв еще немного на ступеньках, он не спеша вернулся в дом, где через распахнутые настежь окна по просторным помещениям гулял ветер и казалось, что нет в этом огромном сумеречном здании больше никого, кроме Лера, соленого ветра и Васильцева, сидящего на еще не разобранной постели и ждущего его.

Иногда казалось, что пространство словно искажается, схлопываясь в пространственный карман и бросая их во временную петлю, где ничего нет, кроме них, и время, сколько его ни тяни, все равно останется на месте, и утро никогда не наступит, и эти длинные, совсем другие ступеньки, не те любимые, заваленные прибрежным песком, а эти строгие, из темного благородного дерева с идеальным глянцевым отливом, по которым предстояло подняться босыми ступнями на второй этаж и пройдя мимо полукруглой гостиной с распахнутым окном, из которого по утрам солнце заливало все своими зайчатами, трансформируя угрюмое пространство, от которого сейчас у Лера бежали мурашки.

Преодолев давящие стены коридора, Лер подошел к приоткрытой двери, где не горел свет ночника, обернувшись и в последний раз посмотрев на мерцающее лунным светом море, толкнул дверь. В темной спальне на неразобранной кровати в одних ночных штанах сидел его пожирающий змей Апоп, медленно повернувший к нему свое высеченное словно из острого камня лицо, залитое серебряным светом луны.

Лер зашел в спальню, толкнул дверь, не заботясь о том, закроется ли она, потому что в этом пространстве не существует сейчас никого, только их лунные фантомы и бесконечное пространство, из которого не выбраться, пока не будет отыгран известный сюжет.

Тишина шумела прибоем, запутавшимся в деревьях ветром, их пока еще глубоким дыханием. Пахла солью, морской водой и обволакивающей кожу неизбежностью. Запрокинув руку назад и ухватившись за ткань на спине, Лер стянул футболку, отбросив в сторону. Подошел ближе к кровати, встав на нее одним коленом, собрал отросшие длиннее чем обычно волосы на затылке, пристально смотря в провалы глаз Васильцева, а потом, выпустив волосы из плена, провел рукой по груди со вставшими от холода сосками, когда руки спустились к резинке шорт, их поймали холодные руки Димы.