Дом духов

В том году дороги Хайме и Николаса разошлись окончательно, ибо натуры братьев были несовместимы. Николас в эти дни страстно увлекся танцами фламенко, которым, как он говорил, выучился у цыган в пещерах Гранады. В действительности он никогда не выезжал из своей страны, но сила его убеждения была такова, что даже в его собственной семье стали в этом сомневаться. Недоверчивым он демонстрировал танец. Он вскакивал на огромный дубовый стол, который послужил в свое время последним ложем Розы и перешел в наследство Кларе, и начинал хлопать в ладоши как безумный, судорожно выбивать дробь ногами, прыгать, пронзительно кричать, пока не сбегался весь дом, слуги и соседи, а однажды даже примчались полицейские с вынутыми из чехлов дубинками и перепачкали своими сапогами ковры, но закончилось представление аплодисментами и криками «оле». Стол, героически выдерживавший танец, через неделю стал напоминать прилавок в мясной лавке, который служит для разделывания туш. Фламенко не имел никакой практической ценности для столичного общества того времени, но Николас поместил скромное объявление в газете о своих услугах в роли учителя этого зажигательного танца. На следующий день у него уже была одна ученица, а через неделю распространился слух о его невероятном обаянии. Девушки прибывали группами, на первых порах они стеснялись и держались робко, но он кружил их в воздухе, отбивал дробь, придерживая их за талию, улыбался им соблазнительно, в своем духе, и спустя какое-то время они приходили в восторг. Успех был полный. Стол готов был разлететься в щепки. Клара начала жаловаться на головные боли, а Хайме закрывался в своей комнате и пытался заниматься, заткнув уши шариками из воска. Когда Эстебан Труэба узнал о том, что происходит в доме в его отсутствие, он впал в дикий, но праведный гнев и запретил своему сыну превращать дом в академию фламенко или чего-либо другого. Николасу пришлось отказаться от своих кривляний, но этот опыт сослужил ему службу: он стал самым популярным молодым человеком сезона, королем праздников и всех дамских сердец, потому что, пока другие учились, облачались в серые дорожные костюмы и отращивали усы в стиле болеро, он проповедовал свободную любовь, цитировал Фрейда, пил перно и танцевал фламенко. Успех в обществе тем не менее не пригасил его интереса к сверхъестественным способностям матери. Но напрасно он пытался сравниться с ней. Он изучал оккультные науки неистово, экспериментировал с опасностью для здоровья, по пятницам посещал собрания, где присутствовали три сестры Мора, несмотря на запрет отца, упорствовавшего в своем убеждении, что это неподобающее занятие для мужчин. Клара пыталась утешить сына в его неудачах.

– Этому нельзя научиться и это нельзя унаследовать, – говорила она, когда видела, что Николас напрягается так, что вылезают глаза из орбит, в несоразмерном усилии сдвинуть солонку с места, не притрагиваясь к ней.

Сестры Мора очень любили юношу. Они приносили ему старинные книги и помогали найти ключ к гороскопам и картам судеб. Они садились вокруг него, взявшись за руки, чтобы наполнить благотворными флюидами, но и это мало помогало Николасу в постижении тайной мудрости. Они защищали его любовь к Аманде. Вначале девушка была очарована и столом о трех ножках, и блистательными художниками в доме Николаса, но вскоре ей надоело вызывать духов и читать наизусть Поэта, стихи которого передавались из уст в уста, и она пошла работать репортером в газету.

– Жульническая профессия, – высказался Эстебан Труэба, узнав об этом.

Труэба не испытывал симпатии к Аманде. Ему не нравилось видеть ее у себя в доме. Он считал, что она плохо влияет на сына, и думал, что ее длинные волосы, подведенные глаза и звенящие бусы являются проявлением какого-то скрытого порока, а ее привычка снимать туфли и садиться на пол, скрестив ноги подобно туземке, выдает в ней грубую натуру.

Аманда отличалась весьма пессимистичным видением мира и, чтобы подавить депрессию, курила гашиш. Николас присоединялся к ней. Клара видела, что ее сын временами бывал не в себе, но даже ее удивительная интуиция не находила объяснения странному поведению, сопровождавшемуся бредом, тяжелым сном и неоправданной веселостью, ведь она никогда не слышала ни об этом наркотике, ни о каком другом. «Все дело в возрасте, это у него пройдет», – думала она, увидев, как Николас расхаживает словно лунатик. В такие моменты она забывала, что Хайме, родившийся в тот же день, не страдал ни одним из этих недугов.