Она боялась, что в шале сочтут ее нищенкой, и потому медлила войти, отвлекаясь на всякие мелочи типа воробышка на урне или смешного утенка на лобовом стекле машины бритой девушки. Машины приезжали и уезжали, из ресторанчика выходили довольные и сытые люди, а Аглая все сидела и сидела на широкой деревянной лавке под парусиновым навесом и слушала, как ветер громко хлопает тканью о каркас.
Обзор на шале перекрыл грязный автобус, который пыхнул по ногам струйкой дыма из выхлопной трубы. Собравшись с духом, Аглая, наконец, двинулась вперед. Автобус открыл двери, и она тотчас оказалась окружена смуглолицей толпой. Люди один за другим вылезали из автобуса и скоро запрудили собой весь пятачок автостоянки. От их тел, пропахших потом и гарью, исходила какая-то особенная, тугая энергия, разрядами пульсирующая в воздухе.
Ее толкали в спину, хватали за руки, трогали волосы. Пространство улицы заполняли непривычные уху крики на арабском языке вперемежку с английскими и французскими фразами. Несколько раз Аглая уловила «Лампедуза» и «Италия».
Откуда-то из глубины автобуса мужчины вытолкнули вперед двух женщин, по глаза закутанных в черные хиджабы. За их платье цеплялось несколько малышей, в руках каждая держала по орущему младенцу. Уверенно глядя перед собой, женщины пошли по направлению к ресторану, откуда выглядывали встревоженные лица посетителей. Скопище людей колыхнулось им вослед, таща за собой Аглаю, словно она была тряпичной куклой.
Невысокий толстячок в поварском колпаке, раскинув руки, пытался задержать поток людей, но его отмели в сторону. У дверей ресторана образовалась давка. Тонко и хрустко зазвенело разбитое стекло.
Происходящее сейчас напоминало Аглае безумие.
– Пустите, я хочу уйти, – прокричала она по-русски, потому что ничего другого не приходило на ум. Как ни странно, но ее слова возымели действие, потому что стоящие рядом на миг расступились, и Аглаину руку схватила чья-то сильная пятерня.
Высокий, седовласый мужчина приблизил к ней лицо со сверкающими глазами:
– Русская?
– Да.
Вытянув шею, он кинул в толпу несколько отрывистых слов, и Аглая почувствовала, что толчки в спину ослабли, и возле нее образовалось свободное пространство.
– Мы любим русских, они друзья, но тебе надо уходить.
Он говорил по-русски с сильным акцентом, но вполне понятно:
– Мы беженцы. Ливия. Идем в Германию. Если хочешь с нами, то выброси паспорт, – он твердо сжал рот. – Европа разбомбила наши дома, убила наших детей, пусть теперь кормит и поит.
– Нет, я в Россию.
Он кивнул головой, отпуская ее руку:
– Иди. Храни тебя русский Бог.
«Может, Бог теперь действительно русский?» – машинально отметила про себя Аглая, потому что все ее мысли были заняты тем, как отделиться от толпы и выйти наружу. Чтобы не снесло потоком, она крепко ухватилась за ручку автомобиля, и, к ее изумлению, дверца призывно распахнулась.
Упускать единственный шанс было нелепо. Аглая проскользнула в приоткрывшуюся щель и перевела дух.
Филипп считал кухню месье Бернара самой вкусной едой на свете, за исключением маминых пирожков с капустой и рублеными яйцами. Ими он мог бы питаться вечно. Когда воображение создало в мозгу противень, заполненный золотисто-глянцевыми спинками, украшенными крученым гребешком посредине, Филипп понял, что очень голоден.
«Мама, в свою очередь, научилась печь от бабушки Тани, а бабушка Таня еще от кого-то. Вот так и катится колобок из века в век. Казалось бы, ерунда – пирожок с капустой, а за ним стоят поколения», – он подумал, что его сегодня тянет на философию, и счел это добрым знаком выздоровления от Тессы.
Простая обстановка шале месье Бернара вносила в душу гармонию стабильности. Филипп обвел взглядом знакомый зал с закопченными от времени балками и рядами дубовых столов и крепких стульев. Пожалуй, единственной уступкой современности было то, что вместо свечи на каждом столе стояла имитация керосиновой лампы с мерцающим светодиодом.
Как случалось каждый вечер, ресторан месье Бернара не пустовал. У входа ужинали трое водителей – Филипп припарковался возле их грузовиков, за следующим столом работала вилкой лысая девушка. Филипп оценил чистоту ее профиля, достойного кисти художника, и пожалел, что она не видит себя со стороны. Ей бы кудри до пояса и алый цветок к волосам – была бы вылитая Кармен.
Сидящий к нему спиной мужчина громко разговаривал по телефону. Молодая пара, тесно приблизив головы друг к другу, ела из одной тарелки.
Филипп махнул рукой официантке Изабелл и немедленно получил ответную улыбку:
– Добрый день, месье Филипп. Рада вас видеть. Давно к нам не заглядывали.
Она была одета в очаровательную блузку в крестьянском стиле и короткие джинсовые шортики, смело открывающие длинные загорелые ноги.