Дом, где тебя ждут

– Здравствуй, мамочка. Наверное, это месье Пьер. Иногда он заходит сюда просить милостыню. Бедняга часто бродит по здешним улицам.

– Да?

Улыбнувшись своей горячности, Фелицата Андреевна раскинула руки навстречу дочери:

– Здравствуй, родная, я собственно забежала на минуточку, сообщить, что дети заболели ветрянкой, а в подъезде снова околачивается этот отвратительный фашист.

Таня закатила глаза к небу:

– Ох, как он несносен. Спасибо, что предупредила. Можно, я приду домой попозже? Постой, ты произнесла «ветрянка»? Мама, я немедленно найду доктора.

Фелицата Андреевна перехватила Танину руку, которая потянулась к телефону, и покачала головой:

– Ты забыла, Марка никто не должен видеть. И, кроме того, я уверена, что справлюсь с болезнью. Ветрянкой необходимо переболеть.

Она поцеловала Таню в голову и легкой походкой вышла на улицу, вскользь подумав, что, какая бы власть ни была, небо над Францией по-прежнему плачет дождем.

* * *

«Все так же великолепна и царственна», – подумал Петр Евграфович, глядя на Фелицату Андреевну. Она стояла под раскидистым каштаном, сыпавшим на зонтик хрусталь дождя, и куталась в простенькую вязаную кофточку, выглядевшую на ее плечах драгоценным манто.

Руководитель подпольной группы Сопротивления месье Пьер знал, что должен хранить инкогнито, но не мог оторвать взгляд от Фелицаты Андреевны, жадно впитывая каждое мгновение чудесного подарка судьбы. Чтобы не упасть, он оперся руками о решетку и несколько раз глубоко вздохнул, унимая разошедшееся сердце. Беспокойным зверьком оно ворочалось в грудной клетке, не давая вздохнуть. В ушах поплыл колокольный звон, такой же, какой летел над Петербургом больше сорока лет назад.

Осторожно прижимая к груди руку, Петр Евграфович переместился в сквер и опустился на мокрую скамейку. От сырого холода, охватившего спину, сердце стало понемногу отпускать.

Если бы он мог, то заплакал бы от счастья и умиления. За много лет жизни во Франции Петр Евграфович лишь несколько раз позволил себе издалека взглянуть на Фелицату Андреевну, опасаясь потревожить ее покой. У эмигрантов, оставивших на Родине руины из судеб, покой слишком хрупкая вещь, которую можно разрушить в одно мгновение.

Чтобы продлить момент встречи, Петр Евграфович постарался вызвать в памяти день их знакомства. Тогда ему сравнялось тринадцать лет, и он поступил на работу рассыльным в мануфактурную лавку купца Миронова.

Обслуживать двух покупательниц – высокую даму с девочкой – хозяин вышел лично. Даже не вышел, а выскочил, подобно пробке из квасной бутылки, куда не забыли положить изюминку. На ходу Миронов успел легко смазать Петра Евграфовича – тогда Петьку – по макушке и строго цыкнуть:

– Петька, олух, пригладь вихры да дуй в подвал за сельтерской. Одна нога здесь – другая там.

Мгновенно изменив тон, Миронов запел на льстивой ноте:

– Ваша светлость, какая честь! Чего изволите? Позвольте предложить вам присесть. Сейчас принесут сельтерской, холодненькой, прямо со льда. На улице жара-с. Июль, так сказать.

Петька едва не прыснул от смеха, глядя, как и без того толстый купец надулся бычьим пузырем.

Дама благоволила присесть на подставленный стул и обмахнулась веером:

– Господин Миронов, нам бы набивного сатина отрезов десять для подарка, но только чтобы был отличного качества, – она обратилась к девочке: – Фелицата, выбери, пожалуйста, расцветку.

– Да Господи Боже мой! – взревел Миронов, бросаясь к прилавку. – Таких расцветок, как у меня, во всем Петербурге не сыщется.

Оттолкнув приказчика, он принялся метать с полок тугие скатки ярких сатинов, которые ложились на прилавок разноцветной радугой.

От принесенной сельтерской воды дама отказалась и, пока девочка внимательно выбирала ткани, мило улыбалась, склонив к плечу голову в белой кружевной шляпке.

Приказчик застыл по стойке смирно, купец метался с портновским метром, а Петька стал от нечего делать рассматривать девочку в скромном матросском костюмчике. У нее были красивые глаза с длинными ресницами и рассыпанные по плечам темные локоны. Ей очень шло имя Фелицата, звонкое, как хруст молодой льдинки под каблуком.

«Интересно, что она ест?» – с интересом подумал Петька. Ему казалось, что такие неземные создания, как сегодняшние покупательницы, должны питаться чем-то особенным, например шоколадными пирожными из витрины магазина купца Елисеева. Неудивительно, что дама отказалась от сельтерской. Разве такие барыни пьют сельтерскую, пусть даже и со льда?

Он так глубоко погрузился в думы, что едва не пропустил момент, когда купец громко зыркнул в его сторону и прокричал:

– Петька! Живо доставишь покупки на Большую Морскую!

Метнувшись к купцу под ноги, Петька успел поймать серьезный взгляд девочки. Не жеманясь и не задирая нос, как большинство барышень, она приветливо сказала:

– Большое спасибо, мальчик, это очень важная покупка для девочек в деревенской школе.

Оттого, что с ним поговорили на равных, Петьку ошпарило краской с пяток до ушей, и ради этой барышни он готов был бежать не только на Большую Морскую, а хоть до Москвы, и все лесом.