«Фелицата, Фелицата, Фелицата», – слышалось ему в каждом уличном звуке, когда он, запыхавшийся, несся с покупками вдоль Невского проспекта. Потом свернуть на Большую Морскую, упирающуюся в гранит Исаакиевского собора, и вот их дом на углу.
Перед тем как повернуть рычажок механического звонка, Петька облизал губы и перекрестился на Исаакий, для верности загадав, чтоб хоть одним глазком взглянуть на Фелицату.
Зря он так спешил, потому что барыня с барышней еще не вернулись, а покупки приняла толстощекая горничная, вкусно пахнущая ванильной выпечкой. Небось, пироги лопает с утра до ночи при таких-то добрых хозяевах. Это тебе не купец Миронов, который потчует одними затрещинами.
Не желая отпускать воспоминание, Петр Евграфович улыбнулся ушедшему детству. А ведь не приди тогда в лавку к купцу девочка Фелицата, он остался бы неучем и, чего доброго, спился и сгинул где-нибудь в водовороте бурного двадцатого века. Та встреча перевернула его жизнь, заставив поступить в школу и стать там первым учеником, а потом окончить Институт гражданских инженеров. После этого была служба в строительном ведомстве, чин почетного гражданина, война, революция и эмиграция.
В двадцатых годах судьба столкнула его с кузиной Фелицаты Андреевны Ольгой. Она была в стесненных обстоятельствах, и он буквально на коленях вымолил у нее разрешение помочь Фелицате Андреевне бежать из России. Счастье, что однополчанин – Максим Бовин – собирался в Россию по дипломатической линии. Чтобы раздобыть средства для побега, Петр Евграфович с сумасшедшей надеждой метался по знакомым, хватался за любую работу, унижался, умолял, обещал, а после пять лет расплачивался с долгами. «Боже, никогда не перестану благодарить Тебя за подаренное мне великое счастье спасти Фелицату Андреевну и Таню», – со слезой умиления подумал Петр Евграфович.
Пропустив на перекрестке колонну бошей, как называли немцев французы, Петр Евграфович двинулся в сторону станции метро. Ему вдруг захотелось засвистеть, как мальчишке, или подпрыгнуть, щелкнув ногами в воздухе, – прежде он был мастак на такие шутки. Он давно решил про себя, что когда фашистских крыс загонят в их вонючие норы, то соберется с духом и подарит Фелицате Андреевне самый роскошный букет, какой только найдется во Франции.
После перенесенной ветрянки Варя пошла в школу только через две недели, пока не отвалились корочки на лбу. Бабушка хотела выпроводить ее раньше, но Варя воспротивилась: мыслимое ли дело – явиться в класс с пятнами от ветрянки на лице?..
Чтобы избежать участи показаться перед одноклассниками в неприглядном виде, Варе пришлось тайком натирать в ладошках градусник, пока Марк не подсказал, что можно просто постучать по кончику градусника и набить нужную температуру. Марк – он умный и мужественный. Варя только однажды видела на его глазах слезы. Это произошло, когда она подкидывала мяч и случайно сбила со стены картинку странной дамы в зеленой шляпе. Мама говорила, что эту картинку художника Модильяни ей подарил повар из кабачка «Шустрый кролик».
Рассыпавшиеся осколки стекла разлетелись по всей комнате, а Марк бросился на картинку, как кошка на мышку.
– Варя, осторожнее, ты можешь ее порвать!
В этот момент Варя как раз стояла на коленях и выкатывала из-под стола мяч, поэтому не сразу уловила суть сказанного. Вроде бы и так уже все разбито, куда уж больше.
– Кого порвать?
– Маму, – непроизвольно вырвалось у Марка. Схватив картинку, он прижал ее к груди и объяснил: – Она похожа на мою маму.
По Вариным понятиям, дама с картинки была похожа на мадам Брюль не больше, чем болонка на бульдога. Но Марку виднее. Варя не стала спорить, а быстро смела осколки в совок. Она всей душой сочувствовала горю Марка, который принялся материть для картинки другую рамочку.
Варя даже представить себе не могла, что значит остаться без мамы и бабушки. Это совершенно не укладывалось в голове, потому что мама и бабушка казались вечными, как воздух или вода. С бабушкой можно было даже иногда поссориться, но бабуля все равно никуда не исчезала, только ее лицо становилось суровым и замкнутым.
Про папу Варя знала, что его зовут Юра и он самый лучший человек на свете. Он остался в Ленинграде, но если очень просить Боженьку, то папа обязательно приедет, как только Россия победит фашистов, – так сказала мама.
А еще Варя любила слушать бабушкины рассказы о дедушке Игнатии. Когда становилось грустно, она смотрела на небо и представляла себе дедушку Игнатия среди облаков. Он немного щурится от яркого солнца и внимательно наблюдает за своей внучкой.
Сегодня, выходя из подъезда, Варя по обыкновению глянула вверх на серое зимнее небо и подумала, что дедушка Игнатий должен радоваться, что она наконец выздоровела.
Синее пальтишко очень шло к черным туфелькам, а пушистый помпон весело шлепал по голубому беретику.