Дом, где тебя ждут

Как скоро освободители будут в Париже? Таня подумала, что война во Франции начала обратный отсчет, оставляя на долю России самое тяжелое, страшное и кровавое.

Люда жила в небольшой квартирке около площади Тертр, где стояла вечная сутолока праздношатающейся молодежи, причисляющей себя к художникам. Кое-кто расставлял мольберты со своими рисунками, зачастую выглядевшими беспомощной мазней ученика художественной школы, кто-то в ближайшем кафе прихлебывал кофе, кто-то пел, кто-то пил. Долговязая девица с распущенными волосами, сидя нога на ногу, громко рассуждала о импрессионистах. Таня услышала фамилию Модильяни и сразу вспомнила рисунок дамы в зеленой шляпе и заострившееся личико Марка, когда он ждал ее решения.

– Я знала, что ты прибежишь слушать радио, – сказала Люда, пропуская Таню в комнату, – я тоже не отхожу от приемника. Посмотри, даже одеться не успела.

Люда была в полосатой пижаме цвета канарейки, с одной серьгой. Вторая сережка, брошенная второпях, валялась посреди стола, на котором стоял радиоприемник. Хотя оккупационные власти не принуждали сдавать коротковолновики, в целях безопасности было их лучше не иметь, и многие французы добровольно снесли радио на помойку.

Люда была одной из немногих, кто ничего не боялся.

В углу стояла софа, кое-как застеленная красным покрывалом, на встроенном в стену шкафу висело круглое зеркало, отражавшее окно в обрамлении кроны старого платана.

– Что говорят? – Таня указала глазами на приемник.

– Глушат, почти ничего не разобрать, – толчком ноги Люда пододвинула к Тане второй стул: – Присаживайся.

Чтобы спрятаться от любопытных ушей соседей, они с головой накрылись стеганым одеялом и, задыхаясь от духоты, стали вслушиваться в треск радиоволн, сквозь которые проскакивали отдельные слова. Их смысл представлял собой какую-то дикую абракадабру из набора фраз. Напрягая слух, Таня сумела понять, что маленькие лошадки пришли первыми, гортензии скоро расцветут, а садовникам завезено много лопат и тачек. Видимо, это был шифр, суть которого знали лишь посвященные.

На следующий день в Париже перестало действовать метро и по нескольку раз на дню отключали электричество. Прекратилась подача газа, а на магазинах повисли таблички «Закрыто».

Парижане с головой ушли в хозяйственные заботы, стягивая для выживания последние резервы. Буквально за пару дней спички, свечи и соль стали цениться на вес золота. В очередях у редких открытых лавок люди жаловались, что вынуждены сидеть в темноте, деля свечу на сантиметровые кусочки, а карбид для ацетиленовых ламп взвешивать на аптекарских весах.

– Не видели французы настоящих лишений, вот и стонут из-за всякой ерунды, – укоризненно сказала Варе Фелицата Андреевна после того, как мадам Форнье остановила их в подъезде и целый час убивалась по поводу опилок для кухонной плиты.

Вслед за магазинами и транспортом перестала работать почта. Отсутствие писем парижане встретили стоически.

– Главное, чтобы работал телефон, – говорили люди. – Если замолкнет телефон – всему конец.

Когда забастовала полиция, горожане ожидали грабежей и беспорядков, но было тихо. Город затаился и ждал, перемалывая тревожные слухи и сплетни.

На второй неделе после высадки союзников начался исход немцев из Парижа. Все улицы были запружены потоками транспорта, идущего по направлению к границе. На перекрестках стояли очереди из автомобилей всех видов и мотоциклов, натужно ревели грузовики, битком набитые немецкими офицерами и солдатами, над городом стояли гвалт, шум и ругань.

Через несколько дней утром к Тане вдруг пришла Люда. В голубом платье с крошечным воротничком и в белой шляпке она выглядела на десять лет моложе, такой, какой была при первой их встрече.

– Таня, Фелицата Андреевна, Варя! – Люда едва могла говорить и выпаливала слова короткими фразами. – Вы не поверите – они в Кламаре! Почти совсем рядом!

– Кто, американцы? Англичане? – наперебой воскликнули Таня и Фелицата Андреевна.

– Да нет же, французы. Армия Леклерка!

Люда подхватила Варю под руки и вихрем протанцевала с ней по комнате.

– Когда я шла по улице, кое-кто уже вывешивал в окнах французские флаги! Родные мои, мы дожили! До-жи-ли!

Фелицата Андреевна озабоченно скользнула рукой по лбу:

– Вот что, девочки, за работу. Танюша, расчехли швейную машинку. Мы тоже вывесим флаг, только поменяем местами полосы, чтобы получился российский триколор.

– Теперь бы дожить до нашей победы, – негромко сказала Таня, и все вдруг замерли, потому что поняли, какую победу она имеет в виду и сколько русских голов еще будет положено в борьбе с нацистами.

Берлин, 1945 год

Громадный дом на улице Лаунберг с черными цифрами на стенах «22–24» стоял как заговоренный. Весь день по дому стокилограммовыми снарядами лупили гаубицы. Первый выстрел бронебойным снарядом, второй – фугасным. Мощная кладка тряслась и стонала так, что Юрию стало жалко дом. В конце концов, здание не виновато, что его используют как фашистскую цитадель. Здесь, в пригороде Берлина, гитлеровцы подготовились к обороне основательно.