Дом, где тебя ждут

Ему понравилась ее отвага. Молодец супруга Никольского, она из тех женщин, что за мужем пойдут в огонь и в воду. Его Надежда тоже из таких. Перекатывая на языке солоноватый жир, он вспомнил, как жена приехала к нему в Карлаг, где перед самой войной он мотал срок по ложному обвинению. Не пробейся тогда Надюша через все препоны – он наложил бы на себя руки, чтобы не портить им с сыном жизнь. Только любовь спасает и животворит, только любовь. Ему стало стыдно за свою нерешительность: под пулями оперировать не боялся, а здесь струсил. Что же такое с нами со всеми сделала советская власть?

За те мгновения, что полковник молчал и думал, у Тани гулко стучало в висках. Чтобы сконцентрироваться, она пересчитала рожки на люстре, но нетерпение узнать про Юру было так велико, что она все время путалась: восемь рожков или десять.

Когда ожидание стало невыносимым, полковник Орлов обтер жирный скальпель куском бумаги:

– Вас как зовут?

– Татьяна Михайловна.

– Значит, так, Татьяна Михайловна. О том, что вы из Франции, никому ни слова. Будут любопытствовать, скажите – заблудилась, перепутала, или что вы, женщины, умеете говорить для отвода глаз. Но вообще постарайтесь поменьше мелькать на людях. Попадетесь, я вас защитить не смогу.

Опершись рукой о стол, он грузно встал и подошел к шкафу.

– Вот, возьмите халат и не снимайте.

Федор Федорович подождал, пока она оденется.

– Идемте.

Он увидел, как ее лицо внезапно сравнялось цветом с белой тканью халата.

* * *

Растрескавшиеся от жара губы были обметаны кровавой коркой. Юрий попытался попросить воды, но не смог пошевелиться, потому что тело стало невесомым и куда-то улетело, оставив его корчиться от боли и жажды.

Кругом царил мрак, но он понимал, что не в могиле, потому что иногда слышал голоса, среди которых явственно выделялись знакомый бас полковника Орлова и певучая речь медсестрички Лены. Он предпочитал их игнорировать, не делая попыток переступить за черту замкнутого круга. Выбор между жизнью и смертью был ему безразличен, потому что сил бороться и карабкаться уже не осталось. Он хотел, чтобы там, снаружи, остановились, перестали его спасать и бессмысленно терзать почти мертвое тело.

Юрий знал, что открыть глаза не получится, поэтому снова стал проваливаться в свою душную яму, где пребывал целую вечность. Там было тепло и мягко, как на облаке.

Внезапно он ощутил вторжение света и угадал, что кто-то поднимает ему веки.

– Доктор, он умирает! Сделайте что-нибудь! – издалека донесся резкий крик Лены.

Ленин крик не мешал телу планировать вниз, в спасительную глубину забытья, где ждали отец и боевые друзья, которых он лично закапывал в землю остро заточенной саперной лопаткой. Даже если время поджимало, он обязательно ставил над могилой скромный крест из того, что мог найти поблизости, и просил:

– Господи, прими душу раба Твоего, прости ему грехи вольные и невольные и сотвори ему вечную память.

Когда слова молитвы пробивались в сознание, по нервам пробегали слабые импульсы боли, соединяющие его с миром, наподобие проводов разбитого радиопередатчика.

Всеобъемлющая тьма светлела и расступалась, становясь голубовато-розовым маревом, сотканным из дождя и света. Юрию стало хорошо и спокойно, но что-то мешало уйти, не отпускало. Он прислушался.

Тихий голос, который много лет снился ему во сне, настойчиво твердил:

– Юра, Юрочка, любимый мой, родной, единственный, посмотри на меня, я приехала. Это я, твоя Таня.

Невероятным усилием воли Юрий попытался поднять веки, словно вытесанные из могильного камня.

«Ну, давай, с Богом!» – приказал он себе так же, как под Курском, когда фашистский снаряд заклинил танковый люк и застрял в броне.

От невероятного усилия по рукам и ногам прокатилась волна дрожи. В груди что-то лопалось, булькало, рвалось.

«Ну же, ну!» – внезапно появившаяся боль прожигала спину насквозь, но Юрий знал, что не отступится, и пусть Танин голос – миф, мираж, он должен открыть глаза ради нее и дочери Вари, которая могла бы у них родиться, если бы не разлука.

Когда звон в ушах сравнялся гулом с танковым двигателем, сквозь веки пробилась узкая щелочка света. В первый момент он подумал, что ослеп. Но потом он увидел россыпь разноцветных точек, среди которых нечетко просматривался светлый овал человеческого лица.

– Юрочка, милый. Муж мой.

Пытаясь справиться с головокружением, он жадно ловил долетающие до него слова и хотел верить, что слух его не обманывает и здесь, в этой палате, действительно находится Таня. Его Таня!

Он с трудом разомкнул губы:

– Таня.

Она стояла на коленях возле кровати и держала его руку, в которую Федор Федорович втыкал шприц. По Таниному лицу текли потоки слез. Он снова выдохнул:

– Таня.

– Жив, Юрочка, жив!

Она зарыдала в голос и стала короткими поцелуями покрывать его ладонь, одеяло и край простыни с бурыми пятнами засохшей крови. Он снова закрыл глаза.

Хотелось сказать очень многое из того, что нельзя выразить словами, да и сил не было, поэтому Юрий смог вымолвить лишь одну фразу, которая неотвязно крутилась в мозгу:

– Если бы у нас была дочь, мы назвали бы ее Варей.