Дом, где взрываются сердца

Ему казалось, что, оттолкнись он сейчас ногой от земли, — и птицей взлетит в воздух. Вокруг простор. Свобода. За спиной остались тесная камера и допросы.

Порыв ветра охладил его лицо, и Валдаев понял, что по щекам текут слезы.

Он как пьяный пошел по улице. Был уже первый час ночи. Он тормознул машину.

Водитель заломил явно высокую цену, но Валдаев согласился. И через полчаса открывал металлическую дверь своей квартиры. Потом захлопнул ее. Закрыл на засов. Запер на все замки.

Все, теперь отсюда его не выкурить. «Мой дом — моя крепость».

Не раздеваясь, он завалился на диван. Ему сейчас хотелось одного — заснуть. И как можно дольше не выныривать из объятий Морфея. Но сон капризно не желал приходить.

Часы на стене отсчитывали минуты. А Валдаев лежал, прикрыв глаза. И в мозгу по кругу вращались картины и ощущения этого дня. Они отзывались дрожью, а иногда и слезами. Это была пытка, он никак не мог успокоиться, иногда тихо взвывал, как раненый пес. И больше всего ему было жалко сейчас себя. Наташу с перерезанным кривым ножом горлом ему тоже было жалко. Но эта жалость была пока больше абстрактная. Сейчас главный объект глубокой скорби — он сам, мирный и тихий коррес-пондент тихой газеты «Запределье».

Когда часы приблизились к трем, он решил глотать снотворное — то, что делал нечасто. Он подошел к буфету, выудил коробку с лекарствами. Достал пузырек со снотворным. Выложил таблетку на ладонь.

Заснуть. Забыться. Хоть на немного сделать вид, что все в порядке. Ему нужна передышка. Чтобы собрать воедино разъезжающиеся чувства и мысли.

Он взял стакан с кипяченой водой, уже хотел проглотить таблетку…

Дзинь — прозвучал дверной звонок коротко, как пистолетный выстрел. И разрушил спасительное ощущение одиночества.

— Нет, — взмолился Валдаев.

Дзинь — на этот раз звонок звучал длиннее, настойчивее.

Валдаев понял — за ним пришли. И все засовы и запоры — лишь блеф. «Мой дом — моя крепость». Нет для него крепостей…

* * *

Ремень на лежащих в кресле его брюках был кожаный, испанский. Из дорогих. Отличный ремень. Валдаев нагнулся над ним, провел пальцами по блестящей в свете ночника поверхности. А что, семьдесят пять кило живого веса вполне выдержит. Один неприятный миг — узкая полоска кожи впивается в кожу живую. Говорят, висельники долго не мучаются. Сразу пережимаются нервные окончания. Болевой шок — а дальше… Никаких беспокойств. Никаких допросов. Никаких нар и камер. Никаких монстров большого города, которые жадно тянут к нему руки. И никакого ощущения загнанности вечной жертвы. Отличный выход. Прекрасный выход. И майор Кучер останется с носом. И все останутся с носом…

Отбросив прочь брюки с ремнем, он вздохнул, пытаясь нормализовать дыхание. Кровь стучала в висках. Сердце барабанило.

Он набросил халат, подошел к двери. Глянул в глазок. И начал отпирать дверь. Верхний запор. Нижний запор. Щеколда…

— Я тебя обожаю, — Элла качнулась и прильнула к его груди. От нее пахло вином — притом вином хорошим.

— Ты откуда? — не веря своим глазам, произнес он.

— С гульбища, дорогой, — она сбросила туфли, стянула синий пиджак и осталась в узкой белой юбке и красной просвечивающей блузке.

— Три ночи, — сказал он.

— Без десяти. Во, — она протянула ему руку. На запястье свободно болтался золотой браслет с часами.

— Без десяти, — согласился он.

— То-то, — Элла прошла в комнату, упала в кресло.

— Всего только без десяти три. Пионерское время, — она зевнула. — Ты куда исчез?

— Как куда?

— Я тебе сегодня полдня названивала.

— Дела были.

— Дела… Роза пригласила меня на вечеринку к институтским знакомым. Я хотела взять тебя с собой — неприлично девушке ходить в одиночку по таким компаниям.

— И?

— И не нашла. У тебя дела-а, — она снова сладко зевнула. — Пришлось ехать одно-ой, — протянула она. — Пить зело вино-о, — она начала расстегивать кофту. — В общем, рюмка за рюмкой. И не заметила, два часа грянуло. А потом ко мне начал вязаться какой-то слюнявый тип. Я послала их к черту. И вспомнила, что до Валдаева рукой подать. Взяла такси — и вот я здесь. Скажешь, я не права?

— Права, — он опустился перед ней на ковер и положил голову ей на колени. Она погладила его по лысине.

— Я не могла отказать Розе. Она такая зануда — потом бы целый год вспоминала. Такая зануда… И вообще — я люблю вечеринки! Почему бы мне не любить вечеринки?

Она помолчала.

— Но на следующую я беру тебя. Ты любишь вечеринки? — она потянулась.

— Честно?

— Честно.

— Терпеть не могу.