Дом, где взрываются сердца

Он на самом деле терпеть не мог вечеринки. Возненавидел их еще со студенческих времен. Они были ему в тягость. За столом нужно показывать себя, острить, и ему все время казалось, что и показывает он себя, и острит не так, невпопад. Особенно терялся, когда вдруг говорил что-то и все смотрели на него, — тогда он боялся провалиться и, как правило, брякал что-то не то. Вечеринки и в университете, и позже становились тягостной обязанностью, не посещать их было непристойно, чтобы не прослыть человеком со странностями. На них обычно все надирались, плясали до упаду. Он плясал плохо, хоть и старательно. Потом молодежь разбивалась на пары, разбредалась по комнатам и темным углам, слышались чмоканья, женский хохот. Он же чаще оставался один. А когда притаскивали пару и ему, он надувался и, вместо того чтобы тащить даму в угол, начинал долго и нудно говорить на умные темы. Девушки ему уныло поддакивали, кивали, соглашались с его мудрыми мыслями и при первом случае улизывали в неизвестном направлении.

— Домосед, — она поцеловала его сверху в лысину. И Валдаев ощутил, как дурные мысли если и не ушли, то немного подвинулись. Притаились. Никуда эти мысли поганые не денутся. Набросятся очень скоро с новой силой. Но теперь рядом Элла. Она умеет отгонять дурные думы.

Он привстал и потянулся к ее губам своими губами. Она неожиданно с силой отодвинула его.

— Подожди. Неприлично совращать девушку, находящуюся в состоянии опьянения. Мне нужно умыться. Смыть грим. И обдумать свое поведение на свежую голову, — она засмеялась, встала, слегка качнулась и отправилась в ванную.

Валдаев так и не встал с ковра.

Он услышал, как в ванной полилась вода, и его передернуло. Так же лилась вода в той ванной, в которой лежало несколько часов назад обнаженное тело с перерезанным горлом.

Застонал слабо: он обхватил голову. Голова вдруг разболелась. Все пошло вкривь. И он как наяву ощутил тот же легкий, но назойливый, туманящий сознание запах, как и на квартире Наташи.

Он встряхнул головой и закусил зубами руку. Боль привела его в чувство… Стоп, надо брать себя в руки. Слишком близко сейчас он от бездны безумия. Ничего, рядом Элла. Он уцепится за нее, как утопающий за спасательный круг… Или за соломинку?

Она пробыла в ванной минут пятнадцать. Вышла уже твердой походкой. На ней был длинный махровый халат, оставшийся еще от Лены.

— Все, теперь перед тобой трезвая девушка, — Элла упала на диван. — Правильно?

— Да, конечно…

Она потянулась к выключателю и хлопнула по нему. Зажглась хрустальная люстра в свои пять ярких ламп.

— Да будет свет, — провозгласила она.

Он зажмурился, потом открыл глаза. И увидел, что Элла озадаченно смотрит на него.

— Валера, что-то случилось? — спросила она.

— Почему ты так думаешь?

— Ты не смотрел на себя в зеркало?

— Что, неважно выгляжу?

— Мягко сказано. У тебя вид, как у человека, проигравшего машину, квартиру и дачу в пирамиду МММ.

— Если бы… — он запнулся. Он был не в силах рассказать ей. К языку как прилепили гирю.

Она взяла его за руки, посмотрела в глаза — с тревогой и ожиданием. И приказала:

— Рассказывай.

Тут его прорвало. Он говорил, говорил, говорил. Элла слушала внимательно, не перебивая. Наконец он выдохся, замолчал.

Она прижалась к нему.

— Что делать, что делать? — прошептал он.

— Ничего.

— Как?

— Ты ничего не можешь сделать. Тебя несет, как ветку в водопаде. Что ты можешь теперь, кроме глупостей?

— Но…

— А что ты можешь изменить? Зато свихнуться ты можешь без особых усилий… Так что ничего не делай. Помнишь, что Карлсон говорил?

— Что?

— Спокойствие, только спокойствие… Мир такой, каким мы его воспринимаем.

— Пока он не ударит по голове.

— И боль такая, какой мы ее воспринимаем. Забудься, Валера… А я тебе помогу.

Она обняла его.

— Я выключу свет, — прошептал он.

— Не надо. Мне хочется больше света!

Он распахнул ее халат. Стянул его с ее плеч.

Это было гораздо безумнее, чем раньше. Сейчас ему в затылок дышал страх, кралась по его следам погибель, и он хотел получить то, на что ему, может быть, отведен только миг в его жизни. И он был на вершине сладостно-болезненного блаженства. И Элла отвечала ему тем же.

Наконец, она закричала, укусила его в руку, прошептала:

— Еще, еще…

И он с ужасом увидел, что сжимает ее горло в порыве страсти, все сильнее и сильнее.

— Еще…

У него немного просветлело в голове. Он отвалился от нее. Она глубоко дышала. Потом потрогала горло.

— Уф, ты чуть не придушил меня… Валера, ты ведь мог задушить меня!

— Нет, нет, — зашептал он.

— Мог… Но это было прекрасно.

— Прекрасно, — он с ужасом подумал, что мог бы сжать пальцы чуть сильнее… Нет, не мог. В нем слишком ярко звучит колокольчик опасности… Но он не осознавал в тот момент себя. В этой страсти вырвалась наружу вторая, темная, составляющая его Я, о которой долдонят ему все уже неделю… Как далеко он может зайти?

Элла встала, прошлась по комнате. Присела обратно на диван.

Он лежал, уткнувшись в подушку. И вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он приподнялся на локте. В ее взоре была какая-то затуманенность. А еще — напряженное ожидание. Понимание… И страх.