«Фильм, который вы увидите, – это печальная история любви; и я хотел бы, чтобы эта история никогда не заканчивалась… История человека, который решил рассказать сыну о его семье, помочь ему увидеть мир с нужной стороны», – объяснял рассказчик, пока экран заполняли черно-белые фотографии Гуччио, Аиды и их детей, собравшихся за большим обеденным столом в самой первой мастерской во Флоренции. Дальше шли вырезки из немых фильмов, в которых играли Родольфо и его жена – под псевдонимами Маурицио Д’Анкора и Сандра Равель. Далее современные съемки показывали, как росла компания «Гуччи»: открытие магазина на Виа Торнабуони; Родольфо в миланском магазине на Виа Монте Наполеоне, поздравляющий менеджера Джиттарди с успешной продажей; Альдо в модной шляпе, входящий через вращающуюся дверь в магазин «Гуччи» на Пятой авеню; затем пестрая толпа, одетая в «Гуччи», танцующая диско в семидесятых; затем Маурицио и Патриция, которые командовали ремонтом своей новой квартиры в Олимпик-Тауэр; крестины Алессандры и Аллегры. Фильм завершался идиллической сценой: Родольфо и Алессандра, а рядом – маленький мальчик, сидящий на безупречно подстриженном газоне в Чеза Муреццан в Сент-Морице и играющий с рукояткой от старой кинокамеры. Рассказ Родольфо завершался трогательной репликой: «Если мне и осталось научить тебя еще чему-нибудь, то это помочь тебе понять, как тесно связаны любовь и счастье и что жизнь не всегда проживается в десятилетиях, не всегда даже в месяцах; порой она вся – в солнечном утре, когда ты смотришь, как растут твои дочери… Истинная мудрость сокрыта в понимании, что делать с настоящими богатствами мира, которых не обменять и не продать: с сокровищами жизни, юности, любви и дружбы. Эти сокровища нужно ценить и оберегать до конца наших дней».
Весь фильм был отражением характера Родольфо: романтичного, вычурного и масштабного. Его шедевр, его признание в любви к покойной жене и к сыну, символизировал и примирение с этим самым сыном. Но в нем было и послание Маурицио: Родольфо видел, что у того есть и амбиции, и усердие, и умение обращаться с деньгами. На киноэкране было напоминание отца сыну не забывать, что Родольфо под конец жизни начал ценить как что-то истинно важное.
– У каждого человека, – говаривал он, – есть три главнейших вещи, которые всегда должны быть в гармонии между собой: сердце, разум и кошелек. Если все три элемента не в ладу друг с другом, жди беды.
Свет зажегся, показывая впечатленные и растроганные лица гостей.
– Когда же следующий показ? – спросил у Родольфо один из них.
– Посмотрим, посмотрим, – ответил тот, печально улыбаясь. Только самые близкие люди знали, что болезнь разрушала его изнутри, что он обошел множество клиник в поисках лекарства, которое продлило бы ему жизнь. Он стал быстро уставать, на лице залегла печать грусти. Он продолжал постоянно навещать кабинет на Виа Монте Наполеоне, но все больше времени любил проводить в Сент-Морице – там он, наконец, выкупил у пожилой соседки очаровательный
Маурицио вернулся из Милана в Нью-Йорк, горя желанием приступить к новым обязанностям. Дядя Альдо многому его научил, и между ними сложились теплые, уважительные отношения, хотя Альдо, как и своим сыновьям, не мог не указывать Маурицио его место.
–
– С моим дядей приходилось не жить, а выживать, – сказал он однажды. – Где он работает на сто процентов, ты должен работать на сто пятьдесят, чтобы доказать, что ты не хуже его.
И он выжидал, зная, что не всегда к цели ведет кратчайший путь.
Все такой же нерешительный и замкнутый, Маурицио многое перенял от Альдо, что помогло ему проявить собственную харизму, очарование и умение заражать энтузиазмом окружающих. Альдо стал для Маурицио наставником еще более важным, чем Родольфо.
– Разница между отцом и дядей была в том, что дядя был человеком рынка, разработчиком, – вспоминал Маурицио. – У него… было совершенно особое влияние на людей. Он был человечным, творческим, чувствительным. Именно он построил компанию с нуля, и я понимаю, как ему удавалось наладить контакт со всеми, с кем он работал, – и с клиентами тоже. Меня больше всего поражало то, как он отличался от моего отца: тот всегда и во всем был актером. Дядя Альдо не играл роли: для него все было по-настоящему.