Дом и мир

— Те украшения, которые богам будет угодно оставить мне, я принесу им в дар. Но я не могу отдать им похищенные у меня драгоценности.

— Не думайте, что вам удастся отвертеться. Сейчас нам не до смеха. Вот когда мы выполним то, что должны, можете обратиться к своим женским уловкам и капризам — тогда и я с удовольствием присоединюсь к вашей игре.

С тех пор как я похитила деньги мужа и передала их Шондипу, мелодия, звучавшая в наших сердцах, оборвалась. Я перестала быть тем интересным объектом, на котором можно отлично продемонстрировать свое могущество. Глупо целиться в мишень, которая находится у вас в руках. Сегодня Шондип перестал быть героем в моих глазах, и я стала явственно различать сварливые, грубые нотки в его голосе.

Шондип поднял на меня горящие глаза, и, по мере того как он смотрел, они разгорались все ярче и ярче, словно жар полуденного неба. Он ерзал на стуле. Казалось, что вот-вот он вскочит с места и бросится ко мне. Я почувствовала, что силы оставляют меня, сердце бешено стучало, в ушах звенело. Я поняла, что если не уйду сейчас же, то уж не смогу подняться и покинуть комнату. Я заставила себя встать и быстрыми шагами направилась к двери. Почти задыхаясь, Шондип прохрипел:

— Куда вы, Царица?

В один миг он очутился рядом, готовый схватить меня.

Но за дверью послышались шаги, и Шондип так же быстро отскочил и опять сел в кресло. Я остановилась возле полки с книгами, невидящими глазами всматриваясь в их названия.

Не успел муж войти в комнату, как Шондип заговорил:

— У тебя нет Броунинга, Никхил? Я как раз рассказывал Царице Пчеле о пашем университетском клубе. Ты помнишь спор между четырьмя нашими товарищами о переводе Броунинга? Неужели забыл? Вот, послушай:

She should never have looked at me,

If she meant I should not love her!

There are plenty... men you call such,

I suppose... she may discover

All her soul to, if she pleases,

And jet leave much as she found them;

But I’m not so, and she knew it

When she fixed me, glancing round them[47].

Кое-как, — продолжал Шондип, — я перевел стихи на бенгали, но нельзя сказать, чтобы, ознакомившись с моим переводом, «Гоура[48] народ в радости приник к источнику нектара». Одно время — правда, недолго — я предполагал стать поэтом. Судьба сжалилась надо мной и спасла меня от такого несчастья. А вот наш Докхиначорон, не пойди он в соляные инспекторы, несомненно стал бы поэтом. Он делал отличные переводы, мы их читали, и они казались нам бенгальскими стихами. Страна, которая не числится в учебниках географии, ведь не имеет и своего языка —

О, если повяла она, что ей не полюбить меня.

Зачем ей было так смотреть глазами, полными огня?

Немало в мире есть мужчин (мужчин ли вправду,

милый друг?)

Таких, что если б им она свою открыла душу вдруг,

То равнодушно на нее взглянули б, чуждые мечты,

И в их тупых глазах ничто не заменило б пустоты,

А я ведь не из их числа — понятно это было ей,

Когда меня пронзил насквозь скользнувший взор ее очей.[49]

Царица Пчела, вы ищете напрасно: после свадьбы Никхил бросил читать стихи; возможно, у пего и нет в том потребности. Меня же от поэзии заставили отказаться дела. Похоже на то, однако, что мне снова грозит приступ поэтической лихорадки.

— Я пришел предупредить тебя, Шондип, — сказал муж.

— Насчет поэтической лихорадки?

— За последние дни, — продолжал мой муж, игнорируя его шутку, — из Дакки приехало несколько магометанских проповедников, которые всячески стараются взбудоражить местных мусульман. Они настроены очень воинственно и могут напасть на тебя в любой момент.

— И что же ты советуешь мне — бежать?

— Я пришел только сказать тебе об этом и не собираюсь давать никаких советов.

— Если бы эти поместья принадлежали мне, такого рода предостережение было бы высказано магометанским проповедникам, а не мне. Вместо того чтобы пугать меня, попробовал бы ты припугнуть их, это куда больше пристало бы и мне и тебе. Знаешь ли ты, что твоя слабость распространяется и на соседних заминдаров?

— Вот что, Шондип, я не даю тебе советов, но и ты уволь меня от своих наставлений. Они бесполезны. И вот еще что: ты и твои друзья стали с некоторых пор причинять исподтишка неприятности моим арендаторам и всячески тиранить их. Так продолжаться дальше не может, и потому я прошу тебя покинуть мои владения.

— Кто же мне угрожает — мусульмане или еще кто-нибудь?

— Бывают случаи, когда не боятся только трусы. Поэтому я и предлагаю тебе, Шондип, уехать. Через несколько дней я собираюсь в Калькутту, я хочу, чтобы ты поехал вместе со мной. Там ты, конечно, можешь остановиться в нашем доме, никто возражать не станет.