— Ну что ж, значит, у меня есть пять дней на размышления. Позвольте, Царица Пчела, спеть вам прощальную песню пчелиного роя. О поэт новой Бенгалии, открой мне свои двери, я хочу похитить твою вину. Собственно говоря, это ты обокрал меня, выдав мою песню за свою. Пусть под песней стоит твое имя, все равно она моя!
И Шондип запел низким, сиплым и фальшивым голосом песню на мотив бхойроби:[50]
Дерзость Шондипа переходила все границы. Это была ничем не прикрытая, откровенная дерзость. Его невозможно было остановить. Разве можно запретить греметь грому; ослепительный смех молнии снимет любой запрет.
Я вышла из комнаты и направилась во внутренние покои. На веранде передо мной неожиданно вырос Омулло.
— Царица-диди, — сказал он, — ни о чем не беспокойтесь: я уезжаю и ни за что не вернусь, не добившись успеха.
— Я беспокоюсь не о себе, — сказала я, глядя прямо в его серьезное юное лицо, — я думаю о тебе.
Омулло повернулся, чтобы идти, но я окликнула его и спросила:
— У тебя есть мать?
— Есть.
— А сестра?
— Нет, я единственный сын у матери. Отец умер, когда я был совсем маленьким.
— Тогда вернись к своей матери, Омулло.
— Но, диди, ведь здесь я обрел и мать и сестру.
— В таком случае сегодня перед отъездом зайди ко мне, я угощу тебя.
— У меня будет мало времени, Царица-диди, лучше дайте мне что-нибудь на дорогу — что-нибудь, освященное вашим прикосновением.
— Что ты любишь больше всего?
— Если бы я жил с матерью, она дала бы мне много сдобных лепешек, вроде тех, что пекут у нас зимой. Когда я вернусь, испеките мне таких лепешек своими руками, Царица-диди.
РАССКАЗ НИКХИЛЕША
Как-то раз я проснулся среди ночи, и вдруг мне почудилось, что мир, в котором я жил до сих нор, со всеми окружавшими меня предметами, постелью, комнатой, домом, стал каким-то нереальным, призрачным. Я внезапно понял, почему человек так боится призраков умерших близких. Очень страшно, когда хорошо знакомое, близкое, родное вдруг становится непонятным, чужим. Жизнь привычную, удобную, надо втискивать в другое русло, которого, но существу, еще и нет. Трудно оставаться самим собой в таких условиях — посмотришь на себя, а ты уже и впрямь не тот, что был.
С некоторых пор мне стало ясно, что Шондип со своими последователями пытаются создать беспорядки в нашем районе. Будь я уверен в себе, как прежде, я немедленно предложил бы Шондипу убраться отсюда. Но то, что произошло со мной, выбило почву у меня из-под ног. И потерял уверенность в себе. Мне неловко сказать Шондипу, чтобы он уехал, я перевожу разговор на другую тему и чувствую себя ничтожеством.
Брак для меня не просто прибежище взрослого человека и не один из этапов его жизненного пути. Он — часть меня самого. И я не могу изменять его по своей воле. Насилие над ним равноценно насилию над моим богом. Я никому не могу рассказать об этом. Возможно, я — чудак. Возможно, меня обманывают. Но если кто-то и может обмануть меня, я себя обмануть не могу.
Я служу истине, которая лежит в основе мира. Мне придется теперь разорвать его пагубные сети. Мой бог освободит меня от рабства. Я получу свободу ценой собственной крови, и она утвердит царство покоя в моей, душе.
Я уже сейчас ощущаю радость своего освобождения. Время от времени из мрака доносится песня утренней птицы моей души. Мужающий голос се твердит мне, что если и исчезнет Бимола — порождение иллюзии, — то жизнь для меня еще не кончится!
Я узнал от учителя, что Шондип вместе с Хоришем Кунду готовят большие торжества в честь богини Дурги. Необходимые расходы Хориш Кунду покрывает из кармана своих арендаторов. Силами пандитов Кобиротно и Биддабагиша был сочинен хвалебный гимн, который звучит весьма двусмысленно. По этому поводу между учителем и Шондипом произошла стычка. Шондип сказал:
— Эволюция затрагивает и богов. Если потомки не будут приспосабливать к своим вкусам богов, созданных их предками, они кончат атеизмом. Моя миссия состоит в том, чтобы вдохнуть новую жизнь в наших древних богов. Я рожден их спасителем, они будут обязаны мне своим освобождением от пут прошлого.