Дом Иова. Пьесы для чтения

Розенберг: Ты прекрасно знаешь, что Молли не выносит, когда ее оставляют одну, поэтому, когда я ухожу, мне волей-неволей приходится брать ее с собой. И я делаю это исключительно из человеколюбия, потому что я не такой живодёр, как некоторые мои друзья, готовые убить собаку или кошку только потому, что они не умеют ходить на двух ногах… Скажи спасибо, что я не привел ее сюда, а только привязал рядом с вашей дверью.

Брут: Огромное спасибо.

Розенберг: Пожалуйста.

Брут: И все-таки, если в следующий раз ты привяжешь ее где-нибудь в другом месте, я буду тебе крайне признателен. Потому что если она опять вздумает выть, то распугает всех моих посетителей, а этого я себе позволить не могу.

Розенберг: Господи, Брут! Оглянись вокруг. Каких еще посетителей? На дворе осень. Все давно разъехались. Сезон кончился. И если ты не сидишь тут один как старая колода, то это только благодаря мне и вон господину Вербицкому, которые, как умеют, скрашивают твое одиночество и притом, заметь, из одного только доброго к тебе отношения… Только не говори мне, пожалуйста, что я неблагодарная скотина, потому что это не так.

Брут (задумчиво): Ты исключительно неблагодарная скотина, Розенберг.

Звонит колокольчик входной двери.

Розенберг (глядя на дверь, негромко, Вербицкому): Ты слышал?.. Он обозвал нас скотиной.

Вербицкий (появляясь из-за газеты): Вы оставите меня, наконец, в покое?

В кафе появляется дочь Брута – Тереза.

Эпизод 2

(Привстав). Мое почтение, мадемуазель.

Тереза: Кажется, вы опять что-то не поделили, господа?.. Здравствуйте, господин Вербицкий.

Розенберг (привстав): Здравствуйте, мадемуазель Тереза.

Тереза: Мы с вами уже сегодня здоровались, господин Розенберг. Вы сидите здесь с обеда и успели поздороваться со мной уже три раза… Это ведь ваша собака там привязана?.. Такая милая дворняжка. Не боитесь, что она будет скучать там под дверью? Наверное, лучше было бы оставить ее дома?

Розенберг: Ей абсолютно все равно, где скучать, мадемуазель. Тем более что здесь, по крайней мере, она может рассчитывать на какую-нибудь косточку от щедрот вашего человеколюбивого отца.

Брут: Ты же только что говорил, что притащил ее, потому что она не любит оставаться одна, негодяй!

Розенберг: А никто и не говорит, что она любит, Брут. Но обладая, в отличие от тебя, аналитическим складом ума, она хорошо понимает, что ей будет гораздо лучше, если она пойдет с хозяином, чем останется скучать одна в запертой квартире… Скажите ему, мадемуазель Тереза, если он сам не понимает таких простых вещей.

Тереза: Господи, ну, какие вы сегодня все нервные, просто ужас. Надеюсь, у вас ничего не случилось?.. Папа?

Брут: А что, по-твоему, может случиться со старым, больным и замученным жизнью человеком, живущим в стране, где уровень инфляции никогда не опускается ниже пятнадцати процентов, а единственная в городе собака обладает аналитическим складом ума?.. Ни-че-го.

Розенберг (негромко): Только не надо завидовать собачке…

Брут (так же негромко): Исчезни.

Тереза: (в сторону бильярдной, откуда доносится шум ударов): А кто там?

Брут: Бандерес и этот приезжий корреспондент… Как его?.. Николсен, кажется.

Тереза: А Осип?

Брут: Не приходил.

Тереза: А обещал принести мне книжки… (Подозрительно). Послушай, у вас, правда, все в порядке?.. Когда я вошла у вас были такие постные лица, как будто вы узнали, что к нам опять едет налоговая инспекция.

Вербицкий: Гораздо хуже, мадемуазель… Боюсь, вы забыли, но сегодня у нас сороковой день нашему бедному Дональду.

Тереза: Господи, Боже мой! (Закрывает ладонью рот). Ну, конечно, я забыла… Помнила, и вдруг взяла и забыла… Бедный дядя Дональд. (Отходит в сторону, затем вдруг начинает негромко смеяться). О, Господи… Простите…

Брут: Что с тобой, дочка?

Тереза: Не знаю… Вдруг стало смешно…Нет, правда, почему-то когда дело касается смерти, то все становятся такими религиозными, что просто ужас. Ходят с постными лицами, говорят шепотом и вообще ведут себя так, как будто покойник может обидеться на то, что ему не оказывают того почтения, на которое он рассчитывал… Ну, разве это не смешно?