Дом Иова. Пьесы для чтения

Пастор: Прекрасно сказано, господин корреспондент… Пожалуй, я тоже не откажусь выпить с вами во славу нашего Господа… Налей-ка мне тоже, Брут.

Брут наливает. Пастор и Николсен со словами "Во славу Божью" и "Будьте здоровы" – быстро пьют.

Николсен (Пастору): Вы уже в курсе, конечно?.. Вчера вечером опять видели вашего призрака. Только на этот раз возле лодочной станции. Сестры Лопес утверждают, что он грязно ругался и делал такие вещи, о которых даже неприлично упоминать.

Розенберг: Он снял штаны. (Негромко хихикает).

Пастор: Призрак нашего Дональда?

Брут: И не только снял, но и показал сестрам Лопес все, что только можно показать, когда снимаешь штаны.

Пастор: Какой неугомонный… Сестры Лопес, должно быть, пережили, по меньшей мере, небольшой катарсис, я думаю. (Делая несколько шагов по сцене, негромко). Ах, бедный человек, бедный человек… Неужели Небо посылает нам призраки только для того, чтобы мы подпирали ими нашу слабую веру? (Повернувшись к Бруту). Скажи мне, Брут. Разве перед лицом Господа мы сами не выглядим, как жалкие тени, которые просвечивают насквозь и не в состоянии самостоятельно даже сдуть со своего рукава пылинку?.. (Подвигая к Бруту пустой стаканчик). Если ты плеснешь мне еще немного, я разовью эту мысль, так что она станет понятна даже последнему тупице…

Брут медлит. Короткая пауза.

В чем дело, Брут?.. Или ты опасаешься, что я не дойду после трех рюмок твоего разбавленного виски до дома?.. Можешь не волноваться. Небеса никогда не отдают на поругание своих верных слуг, сколько бы Дьявол не старался одержать над ними верх!

Брут: В прошлый раз вы говорили то же самое, святой отец.

Вербицкий (из-за газеты): И в позапрошлый тоже.

Пастор: И что?.. Разве я не стою перед вами опять живой и веселый, насколько вообще можно быть живым и веселым в этом вертепе, который называется "мир"?.. Давай, Брут, давай, не тяни.

Брут наливает.

Николсен: Браво, ваше преподобие.

Пастор: Во славу Божью. (Пьет, затем поставив стакан на стол). А ведь месяц назад я сам видел этот бедный призрак, который при жизни мы звали Дональдом…

Николсен быстро достает блокнот, собираясь записывать.

Пишите, пишите, господин корреспондент. Пусть ваши свидетельства послужит уроком всем, кто думает, что наша вера похожа на старый забор, который можно в любое время подпереть, чтобы он не упал… (Идет между столиков, иногда останавливаясь и обращаясь то к одному, то к другому). Пишите, что это случилось сразу после службы, возле церковной ограды, там, где у нас стоит ящик для мусора… Пишите, что когда он увидел меня, то впал в неописуемую ярость, словно одним своим видом я терзал его несчастную душу!.. О, как же он кричал, этот бедный призрак! Так, словно ему, во что бы то ни стало, надо было пробиться сюда, за стеклянную перегородку, которая отделяла его от мира живых. Он так кричал, что я сам вдруг почувствовал себя настоящим призраком и возопил вслед за ним так, что наши вопли, пожалуй, легко могли бы навести на мысль тех, кто их слышит, что на самом деле преисподняя находится гораздо ближе, чем это думает большинство живущих!.. Пишите, пишите, господин корреспондент. Пускай недобросовестные люди, которые распускают слухи, что я вопил тогда, свалившись в канаву, потому что позволил себе в этот день выпить немного лишнего, пускай эти благочестивые мерзавцы, по крайней мере, почувствуют стыд… Я знаю, что придет время, и они сами оглохнут от собственных воплей, не зная, как вернуть себе то, что они потеряли… (Сделав несколько шагов по сцене, опускается на свободный стул).

Короткая пауза.

Николсен (осторожно): И у вас нет никаких сомнений, что это был именно призрак господина Дональда?

Пастор: Никаких сомнений, сын мой. Потому что если бы ты знал Дональда, то не стал бы сомневаться в этом ни одной минуты. Только от Дональда могло так пахнуть рыбой и луком, как пахло от этого несчастного призрака.

Николсен: Пахнуть рыбой?.. Вы прежде ничего про это не говорили… Кто-нибудь видел когда-нибудь, чтобы от призрака пахло рыбой и луком, господа?

Вербицкий: А почему бы и нет? В конце концов, он был рыбак. Почему бы рыбаку после смерти не пахнуть рыбой?

Розенберг: Значит, по-твоему, если умрет рыбак, он будет пахнуть рыбой, а если умрет кондитер, то он будет пахнуть патокой и цукатами, так что ли?.. А чем же тогда, интересно, будет пахнуть наш президент?

Следователь: Господин Розенберг!