Я не могу сдержать хриплый смешок, вырывающийся наружу. Хотел бы я посмотреть, как она старается. Однако она воспринимает мой смех по-другому, потому что хмурится.
— Осторожнее, мой маленький Лотарио21
. Ты можешь думать, что хочешь только трахнуть её, но ты платишь за неё пять миллионов. Твоё сердце может втянуться совершенно неожиданно для тебя, и тогда мне придётся позаботиться о том, чтобы вы оба страдали.— Почему тебя это так волнует? Ты ненавидишь меня, — я упускаю её «маленького Лотарио», потому что мне плевать, какими детскими именами эта женщина меня называет.
— Я ненавижу её больше. Я хочу её уничтожить. Осквернить. Я хочу увидеть, как она отдаст тебе всё, что у неё есть, чтобы ты ушёл, как только насытишься.
— Почему ты её так сильно ненавидишь? — спрашиваю я с любопытством.
Иветта пожимает плечами.
— Она так…
Я снова смеюсь.
— Чтобы получить разбитое сердце я должен ей нравиться, и я заверяю тебя, что это не так.
Иветта рисует на поверхности стола одним длинным кроваво-красным ногтем.
— О, но, Нико, я думаю, что это так. Я знаю это благочестивое создание, и она бы и близко к тебе не подошла, если бы её сердце не было замешано. Ты думаешь, что твоя маленькая куколка Синди позволяет своему влечению к тебе управлять её головой, но это её сердце управляет каждым её шагом, и, как бы ей этого ни хотелось, она влюбляется в тебя. Я знаю это так же точно, как знаю, что небо сегодня серое, и это значит, что, когда ты с ней заскучаешь, а мужчины всегда это делают, — она будет сломлена. Она может оставить свой жалкий дом и разбиться вдребезги.
Я внимательно за ней наблюдаю. Иветта ненавидит мою маленькую Синдерс, потому что та видит её насквозь, её тёмную, пустую душу. Если и есть что-то, что нарциссист22
терпеть не может — так это то, что его действительно видят, и я не сомневаюсь, что Иветта — хладнокровный нарцисс.Если вы окажетесь не на стороне такой самовлюбленной особы, как Иветта, она будет сражаться с вами до смерти. Синдерс участвует в битве всей своей жизни, и даже не подозревает об этом.
Чего, однако, Иветта не знает, — что я на стороне Синдерс. Я не люблю её, но я хочу её в моей кровати, и ни одна женщина под моей защитой не может быть разрушена таким куском дерьма, как Иветта. И всё же, я держу всё это при себе. Никогда не давай подсказку нарциссу.
Вместо этого я вежливо улыбаюсь Иветте.
— Так мы заключили сделку?
— Мы заключили сделку.
— Пять миллионов, чтобы намочить твой член, Нико? Ты, должно быть, думаешь, что её киска усыпана диамантами?
— Айрис, — Вздыхает Иветта, — я не учила тебя так говорить.
— Неважно, — Айрис закатывает глаза. — Я собираюсь в Эдинбург за покупками. Нужно найти что-нибудь для бала. И для аукциона.
— О, да, аукцион, — глаза Иветты расширяются. — Этой грязнули Синди лучше не показываться нам на глаза. Я всё ещё думаю, что ты сошла с ума, купив ей билет.
— Если туфля ей подойдёт, ты так не скажешь.
Что за хуйня этот новый ад, который они обсуждают?
— Какой аукцион? — спрашиваю я.
— Под Новый год состоится аукцион по продаже последнего произведения искусства знаменитого художника Луи Мулена. На аукцион выставлена стеклянная туфелька, а билеты стоят сотню за штуку, и всё это на благотворительные цели. Туфелька — его последняя работа. В этом и заключается вся хитрость. Каждая женщина сможет примерить её на себя, и туфелька достанется той, которой подойдёт больше всего.
Я хмурюсь.
— Это кажется ужасно обыденным для парня, который сделал овцу из буквально дерьма.
Айрис смеётся.
— О, дорогой отчим, это не так. Туфелька сделана из безопасного стекла, поэтому её можно носить. Однако у неё есть секрет.
— Какой? — я теряю терпение.
— Конец каблука закруглен, а для того, чтобы можно было ходить, есть квадратный металлический каблук, который прикрепляется.
Я всё ещё не понимаю.
— Ты можешь снять квадратный конец, и оставить каблук округленным, гладким, и… скользким.
— Я запутался, — эти женщины такие странные.
— Это секс-игрушка, — говорит Айрис.
Что за хуйня?