Дом, которого нет

Не говори, что тоже суицидник

потенциальный. – Мне с собой кончать нельзя.

Хожу пока у смерти на посылках.

– У смерти? – Ты должна бы понимать:

кто к ней готов, имеет право убивать.

– Я понимаю это. Очень, очень странно.

Высказываешь ты меня саму.

Но всё же, что за тайну хотел сдать мне?

– Подъехали. Погодь, ремень сниму

с тебя я сам. – Ого! Вот это дом, я понимаю!

Он твой весь? – Да. Иллюзия земного рая. –

Парковку за готической оградой

магнитный ключ открыл им. Выйдя, Лора

оглядывала лабиринт зелёный сада

и у парадного – цвет фонарей узорных.

Ей почему-то он не жёлтым показался,

а красным, точно кровью жар питался.

Она осознавала риск визита

почти ночного, и почти что к незнакомцу.

Реши он арсенал проверить пыток,

и то б не стала возражать. Кто насмерть бьётся

с собой годами, сам себе – один лишь враг.

«Что есть я, будет вне». Ей риск – пустяк.

Нас любопытство двигает подчас.

Ещё пожить, чтобы узнать, что будет,

порой самоубийца остаётся. Будит в нас

ночная тишь гармонию. На блюде

загадка преподносит к ней ответы.

"Нас" – тех, кто из полу́мрака весь свет зрит.

По лестнице, зави́той, как на плойку,

пришли они наверх. Под самой крышей

пространство было очень… треугольным.

Кровать скрывалась в приоконной нише.

Теснились книги в полках. Свет рассеянный

всё обнимал, как светлячки – вечерний сад.

О зове тел, друзья мои, забудем

(настолько, сколько ум забыть позволит).

Когда его испытывают люди

друг к другу, выдержку испытывает тот их.

Контроль стремления вполне себе земного

небесной сущностью – нас высит над котом и

собакой. Те противиться инстинктам

не могут, ведь они ими являются.

Разумный в состоянии спустить их

до плинтуса, когда не замечает. Все

природные созданья похотливы.

Не «похоть – мы», она всего лишь «есть в нас».

Я прозаическое это отступление

впихнула, чтоб сделать очевидным

их притяжение. Хотя оно, по мнению

смешному моему (и жён фригидных) –

не главное (но важно). Понимание

переключает наше "вверх" внимание.

Отличие же от фригидных женщин

моё (оно, как то ни странно, есть) –

что знаю: брак без пламени калечит

участников, будь два их или шесть.

Как душу кормим пищей мы высокою,

так и для тела выделяется особый сок.

Нельзя их путать. Отвращение питаем

к супругу (будь хоть десять раз велик

нутром), когда в руках его не таем,

а он берёт, не замечая. Листья фиг?

Такой вопрос быть поднятым заслуживает!

Отдельно – фетиш, хоть на тело, хоть на душу он.

Я говорить не буду за мужчин.

Но женщина, когда вся не стремится

к партнёру, ищет откосить причин

от близости. Да, дева вороти́т нос,

когда нерв нулевой не чует в запахе

"другого" – тот состав, что возбуждает пах её.

И, раз пошла такая пьянка, я добавлю.

Бывает крышесносное желание

(и обоюдное), которое для травли

друг друга предназначено. Сказать ещё?

«За ночь одну с тобою, Эсмеральда…»

В раю оказывалась сквозь реальный ад я.

Держу прижжённой к памяти цыганку

такую. Пола, правда, ей обратного.

Мир – блядское аббатство. Куртизанка

он тот ещё. А помню до сих пор его,

как нечто, окаймлённое свечением.

И дело вовсе не в предназначении.

В сравненьи с этой связью остальное

(сравнения постель не лишена)

похоже на растленье гробовое

в сравненьи с пробужденьем ото сна.

Удел любивших раз, понять: «Я рушу

себя и прочих. Так, как кто заслужит».

Но за уничтоженьем, сбросив кожу,

идём на следующий жизненный виток.

Не надо Смерть боятся. Она может

полезной быть. И вдоль, и поперёк

её исследую, сказать же не умею.

Для мистиков оставим ту затею.

Поэтам весело! Поэты говорливы,

как кумушки в собраньи у парадной:

«Горсть винограда предпочту ведру я слив!» И

ловить момент "сейчас", не "где-то" рады.

Я, к счастью, не философ, объясняющий

нам, почему летит планета сна к чертям.

Вернёмся к молодым и не влюблённым

(наполовину). У влюблённых в моде шоры.

Не видят ничего, кроме калёным

железом впаянных меж рёбер их имён и

лиц (объектов, за которыми субъект

Творца решил явиться в tet-a-tet).

– Тонка, как паутина, моя кожа.

Проходит сквозь неё чужая боль.

А, если сверху бронь надеть… Так сложно

не захлебнуться в ней. – Нет-нет, позволь!

За семь лет обновляются все клетки. Можешь

за разом раз снимать и сбрасывать… все кожи.

Тебе когда-нибудь давали в школе кличку?

– Прозвали Фриком. Позже Дамой пиковой.

Брось, как по мне, детсадовы таблички.

– Нет, не так просто. Коброй я б назвал тебя.

Холодной, но к броску готовой резкому…

не просто коброй. Коброй королевскою.

Слона убить способен яд её.

Но вне охоты – яд не выпускает.

Кусает просто, устрашая, вот и всё.

Убийство нужно ей для пропитанья.

Рептилия с соображением, которую

я, появляйся дома чаще, бы завёл себе.

Опять намёк увидишь? – он лукаво

ей улыбнулся, в кресле полулёжа.

– Нет, что ты… Мне приятно это, право.

Про кобру, да и про намёки тоже.

– Так даже? – Да, но не считай это кокетством.

Пустоголовый флирт мне опротивел с детства.

– Опустошение не плохо иногда.

С холста пустого вещь великая творится.

– Сама себя творю, вот в чём беда.

И разрушаю… Будто бы всё снится:

исчезнешь, стоит раз не так моргнуть.

Я откровенна слишком… – Нет, отнюдь. –

Они общались, друг на друга глядя.

На стойке барной восседала Лора.

Стакан держала с джином, как и Ян. Им