Читаем Дом, которого нет полностью

но без последствий пагубных для дела.

Ему никто не нужен был, ну, кроме

себя: в себе мы все живём, как в доме.

Царь, криминальный лидер, в красных тапках

смотрел на дочь, учащую уроки.

Он для неё был первоклассным папкой,

не слишком мягким и не слишком строгим.

Жена ему наскучила давно,

но для ребёнка жил с ней всё равно.

Алиса (так её они назвали)

была в соседнем классе от сестёр.

Семнадцать было ей, шла на медаль, и

язык её, как Лорин, был остёр.

С ней цапались они порой, однако

не той, а этой доводилось плакать.

Весь город охватить не в состоянии

ни я, ни кто-либо, схватившись за перо.

Кому-то счастье, а кому-то наказание…

Все клетки начинаются ядром:

потенциал грядущего величия

отдельно спал в особняке готическом.

<p>(заметки на полях) Глаза Будды</p>

Я сверху наблюдаю за собой

меняющейся, временной (с любым

ударным слогом). Центр мой – покой,

движенье видит, не затронут им.

Бессмертье смотрит в собственную смерть.

Бесстрастье примеряет платье: страсть.

Безмерность носит тело, меру мер.

Всецелое общается, как часть.

Когда сама находишься за временем,

в нём становленье значит только сон,

который правится щелчком одним:

сознанием, что "исходный я – не он".

<p>Часть VIII. Время вышло покурить</p>

Со временем мы в контрах, господа.

Рассказывать его мне очень сложно.

"Вчера" и "завтра" опись ещё дам,

а вот период… Время дышит ложью.

Порой нам кажется, что тянутся года.

Моргнёшь два раза – всё исчезло без следа.

Была моложе, верила, что счастие

скрывается там где-то, за углом.

А раньше, до того, как сладострастие

дало в башку, уж знала: мир – дурдом,

мы все немного этого… того.

«Я знаю всё, не знаю ничего».

Мы счастливы, своё я забывая.

Умны, как Бог, в безумном состоянии.

Когда лежим, внутри себя летаем.

И рады предвкушению свидания.

На вкус, что есть – не то, что ожидается.

Мечту собою травим, как жида – нацист4.

Убрать себя из времени на время,

значит, узреть времён всех панораму.

Воспоминанья души наши греют

уж тем, что можем просто озирать их.

Они нам целыми и завершёнными мерещатся,

ведь взгляд снаружи – это взгляд из вечности.

Я так люблю болтать, когда не слушают,

что, наблюдай кто, принял бы за психа.

В том фокус: остаются одни уши лишь,

там, сверху. Да, туда бросаю стих свой.

Во времени, как в море, всё потонет.

И лекции, и драки, и тектоник.

Зато я убеждаюсь непрерывно,

что мир вокруг творим мы из себя.

Мысль не нова; но не был нов и Рим, где

сходились все концы: дорог и бяк.

Сегодня вышла к морю. Посидела.

Поговорила с первым встречным о пределах

и их отсутствии, о духах, Кастанеде,

которого до сих пор не читала

(хоть не один мне джентльмен и леди

его советовал, лет десять миновало

с совета первого). Нам с Карлосом, вестимо,

знакомиться никак не допустимо.

Считаю я, что книги, как и люди,

находят нас в им близком состоянии.

Когда нам нужен кто-то, он на блюде

протянут, чтоб реакцию с ним дать нам.

И, либо я ещё не доросла, читать его,

либо друг с друга взять нам уже нечего.

Иду по набережной. Вечер. Голоса.

Повсюду люди: синглы, пары, семьи.

Люблю ходить и слушать. Как базар,

только курортный город. Между тем я

ловлю звук: девушка на выгуле мужчины

с ним дискутирует про лирику. Да, чинно.

Потом доходит фраза… долетает:

«На самом деле все ждут половину!»

Остановившись над обрывом, с краю,

вдруг чую («Эврика!»), что Я и я едины.

Влюбившись, станешь круглым идиотом.

Гореть, так уж для вечного… кого-то.

Отличье христианства от буддизма

в том, что не "я блаженствую в Нирване,

сам на себя в Сансаре с прочими смотря вниз",

а "кто-то смотрит, кто один – не рваный;

мы, снизу, все собой являем лохмоты".

Народов разны лишь ментальные черты.

Одно и то же описать есть много способов.

На то Земля и поле игровое,

что святость первому идёт – через собор,

в иного же влетает с вихря воем.

Каждый ту часть небесного встречает,

какую сам, с земли, имел причалом.

Тем временем Ян вверх бежал, как Мурка,

что в урочных куплетах из Одессы.

Вот по кому серьёзно плачет дурка

и юные небитые принцессы!

Так заигрался, что порою забывал,

зачем затеял этот карнавал.

Перезнакомился со всеми в новом статусе

(ввернуть могу: не мальчика, но мужа),

и приобрёл не по отцу, а сам в себе

он репутацию "достойный, но хмур дюже".

Узнав подполье прямо от Царя,

одобрил метод пользовать моря.

Его холодность главному понравилась.

Стал приближать его он понемногу.

Сначала в опере сидели вместе в ложе с ним,

потом совместно наслаждались грогом,

и, наконец, до встреч с поставщиками

дошли едва ль не со сплетёнными руками.

Гриба хотел Ян кокнуть поначалу,

чтобы в глазах Царя авторитет поднять.

Но в разговорах главный развенчал его:

– Не смог бы, слаб. Убийца – твоя мать.

Я без улик не стал бы сообщать такое.

Но то, что знаю, от тебя не скрою.

– Он в завещании списал всё на меня.

Ей с устраненья выгода какая?

– А та, что он зверел день ото дня,

её с Грибом приглядки замечая.

Тот дал идею, а она исполнила.

Сильна, хоть слабым кличут пол её.

– Гриб – серый кардинал… Он в роли этой

не кажется мне вовсе органичным.

– Быть может, он молчал и вовсе. Светом

насчёт Дианы я владею лично.

– Благодарю за информацию. – Мне нравится,

Перейти на страницу:

Похожие книги