Дом, которого нет

Но мне учиться… и хочу, и надо ведь.

– Спасать ты хочешь. Тихим быть героем.

– Да брось… – Ну, от зарплат геройство – втрое. –

Так говорили сёстры меж собою.

Одна всё понимала, но судьбе шла в лоб.

Другая ж, интуиции игрою

смущённая, подозревала о борьбе полов.

Июнь стоял. Приятно лету сдаться.

В начале месяца им стало восемнадцать.

(заметки на полях) Кадр из кинофильма

Лора одета в полумрак и только.

Силуэт у окна. Панорамная стройка –

снизу, а над – обнажённое небо.

Из глубин комнаты, кем бы он ни был,

смотрит мужчина: на длинные ноги,

лопатки кривые (вся бледная, томная).

– Знаешь, – звучит она профилем строгим, –

здесь когда ты, кожи нет больше, точно я

существованье своё подтверждаю,

лишь отрекаясь от "я" для "другого".

Душетелесная и первозданная,

фибрами всеми, нутром – знаю Бога.

Вниз ухожу и кружусь по спирали.

В то же мгновенье порхая до неба,

так же окружно… А, точно, не знаешь.

Глуп Актеон, хоть и видел стыд Фебы.

Скрытый мужчина доволен картиной:

чёрные волосы вместо одежды,

полоборота, тяжёлые вежды,

глаз полночь, влажных, подобных маслинам.

Лора-сказавшая есть параллельно,

в мире идей и несбывшихся планов.

Для откровений всегда будет рано.

Молча идёт она к смятой постели.

Пусто там. Нет никого. Только память.

Да и на ту поплескало из Леты. Пасть

криво слыбнув, щеря клык (тот, что справа),

Лора ложится в соседстве планет: спать.

Часть

IX.

Марсельеза

(

начало

)

#np In this moment – Whore

Активно город строил Царь и братия.

Там был и Ферзь, и Слон, и Конь с Ладьёй.

Чтоб где-то строилось, должно где-то ломаться всё.

Дела там делались такие, что вобьёт

в язык мне гвоздь посол подобных башен,

коль разглашать решу секрет их страшный.

По счастью, от вершин стою далёко.

Сказала бы, "стою, но на своей".

Столпы идут высоко и глубоко,

до звёзд за куполом озона, дна морей.

Наверняка известно: шахматную доску

легко стратег поправит, как причёску.

Ни детектив, ни чтиво криминальное

писать не стану: этого в достатке.

Мы начинали с вами, помнится, со сна вообще.

Стоим теперь на смотровой площадке,

как на плацу… или это полигон?

На клетках чёрно-белых – бой за трон.

Я расскажу день икс, как клип на песню.

К нему довольно долго подступали.

Все ставки сделаны, и ставок больше нет. Их

довольно много. Да, мишени пали,

когда стреляла и бросала в них ножи

Лора. Ей видно, как идут в цари пажи.

Вся в чёрном: платье и чулки, и туфли,

и длинный, с чёлкой, чёрный же парик.

И губы, как цветок, слегка пожухлый,

бордовы. В её доме двое их.

Уехали, кто мог бы помешать.

Вот он, момент. Осталось сделать шаг.

Глаза закрыты линзами, зрачку в цвет.

Он рядом, наблюдает. В изготовке.

Сегодня выбрано… и завтра, чтоб собрав всех,

поставить перед фактом. «Город наш с ней, –

подумал Ян, – огромная работа

для лёгкого удара с разворота».

– Ты всё запомнила? – Конечно. Ты в моей

не раз уж памяти на деле убеждался.

– Что нужно для свержения Царей?

– Ученьем на ошибках обладать. И

для царства демонстрировать прорыв

к обширной версии всем выгодной игры.

– Что, если всё-таки один из нас провалит

свою часть миссии? – Так кто же, ты иль я?

Ручаюсь от себя, что пропуск в дали

подписан сластолюбцам-королям.

Ты не умрёшь. Ты слишком смерти хочешь.

Сама такая я, и знаю точно.

– Ты смерть считаешь выходом из жизни,

которая взрывается тобой.

А я смерть вижу, тут, всё время. И с ней,

как с чем-то внутренним, сживаюсь. Год, другой,

хоть сто, хоть три, но с пулей каждый встретится.

Сколько сам сто́ишь, столько дел успеешь здесь.

Ты не умрёшь. Ты слишком смерти хочешь, –

вернул он ей зеркальные слова. –

Посмотрим, – усмехнулся, – ближе к ночи,

управиться ли с телом голова. –

За тучей скрылось солнце. Вечер скоро.

– Представь, что мы умрём, – сказала Лора.

Крест-накрест падал свет на мулен-руже.

Зашторено окно из будуара.

С дивана Ян смотрел, как на жемчужину,

на очертанья тела над пожаром

светильников. Тень подплывала ближе.

– Представь: последний день осталось жить нам.

Что б сделал ты? – Что сделаю и так.

Покончу с жизнями, себя уж исчерпавшими.

– А после? – Есть ли разница? За так

гибнем, без вести до паденья павшие.

Я сделаю, что должно, а потом

поставлю цель другую. Мысль о том,

что смертно существо, смешит без меры.

Крупица эры – бунт мышей и крыс.

К успеху нужен план и горстка веры,

но, что б ни получил, в нём удержись

путём дороги… как бежать по во́дам.

Остановившись, вмиг лишишься брода.

– Я останавливалась. Там, где гаснет шум

насущных тем, вопросов злободневных,

выходишь за пределы: в чистый ум,

всё понимающий внутри и вне вселенной.

– Опять про Бога? – Правда, не теперь.

– Потом я б разделил с тобой постель.

Ну, если уж до крайности быть честным.

– Не выйдет. Мы партнёры; не… всё это.

– Тебе самой, признайся, интересно.

– Нет, интересней мне понять планету.

– Путём убийства? – И убийства тоже.

– Тогда средь прочего познать придётся ложе.

– Оно быть призвано залогом единения,

но вместо этого – иллюзия и одр.

Не соглашусь вовек я на растление.

– Ну а со мной? – Глаз – керамбит: востёр.

И я действительно в тебе столкнулась с силой

того, с кем билась, и кого любила.

Тем хуже отдаляться с каждым разом,

когда глядишь в полу на рощу рая…