Дом Крови (СИ)

Я тяжело сглотнул, когда на меня мягко накатила волна отравляющей дух ностальгии. Она была ужасна и прекрасна одновременно, неся в себе неувядающую красоту вместе с тьмой конца времен. Ее чудовищная, кровавая воля придавила точно прессом, и вот уже троица несостоявшихся грабителей и насильников не видит ничего, кроме ее темных глаз, как если бы они занимали все на свете. Я знал это чувство, успел прочувствовать на своей шкуре. Им стало сладостно. Они чувствовали себя шмелями, безоблачным и тёплым днем, которых манит аромат цветка, свежие, в каплях росы лепестки. Сейчас они не видят и не слышат ничего кроме ее огромных глаз с пушистыми ресницами. Для них в этих глазах сосредоточился весь свет отражаемый бледной луной. А она продолжала их звать, словно шепча на ушко, щекоча клыками, обещая сон и отдых после долгой дороги и тяжелого дня, чистую воду — смыть кровь и грязь с рук — и тихий уютный мрак, в котором забудутся все тревоги, как выглядит все, что ты отдал и потерял.

Тощий даже меч выронил, когда поплелся к ней на подламывающихся, как у жеребенка, ногах. Расплывшись в улыбке, которую дарят только тем, кого по искренне любишь. А Марика хищником расхаживала из стороны в сторону, понемногу подходя к своим жертвам.

Глядя на растерявших свою волю мужиков бредущих на свою погибель, словно крысы на зов дудочки крысолова, я думал о том, каково это умереть не в боли, а в блаженстве. Дать этим изящным рукам и окутанным черно-красным шелком плавным изгибам пронзить тебе кожу. Не взять, а отдаться.

Марика зашла за спину и тощий даже глаза закатил в экстазе, когда она закружив его в последнем смертном танце, впилась своими острыми зубками в шею, даруя вместе с блаженством последний нечестивый поцелуй. Умерли они все без звука, оглушенные, утонув в блаженстве, погребенные волнами кроваво-красного моря.

Оставлять их в живых было неразумно. Слишком много странностей, да и лица они наши видели, после того как Марика заглушила свою вечную, неутолимую жажду крови. Я затер им следы укусов, воткнув в них их же мечи и обшарив карманы хотя бы для видимости разборок и ограбления. Да, все это сильно притянуто за уши, но все лучше, чем обескровленные тела, следы зубов на шее и нетронутые карманы. Мы провозились пару часов и назад пошли уже другой дорогой, сливаясь с предрассветными тенями. Марика наелась и теперь глаза ее светились насыщенно алым, даже белок покраснел, она сыто улыбалась, цокая своими каблучками и все так же держа меня за руку.

К городским воротам внешней стены мы вышли когда уже начало светать. На востоке занималась заря, она словно медленно поднимала со спящего мира темную вуаль теней, начиная новый день. И возле ворот уже стягивались простолюдины, кто работает в городе с раннего утра. Мы стояли напротив ворот и ждали, пока время медлительной улиткой не доползет до удара колокола, на котором открывают городские ворота.

Мы оплатили обязательную пошлину и без проблем прошли заставу на воротах без очереди, так как Марика выдавала себя за костеродную, а для таких была своя очередь, точнее ее отсутствие. Высокие господа практически никогда не встают так рано, и уж точно не будут стоять с чернью в одной очереди.

Мы не знали куда нам идти, поэтому шли просто по улице глазея на окружающий город, оглядывая окружавшие величественные в своей монументальности строения глазами сельского паренька с особенным восторгом, с которым взираешь на что-нибудь, раскрыв рот. А посмотреть было на что. Даже простые дома на центральной улице отдавали роскошью и долгим годами благополучия. Улицы Фоириджа были вымощены камнем, всюду высь пронзали готические и барочные шпили. Все в округе вызывало благоговение. Такое, когда отваливается челюсть.

Тут даже рабы ходили разодетые в дорогие одежды с важной миной, спеша по делам своих высоких хозяев. Голубиные стаи демонстрировали свое искусство, словно танцовщицы, взмахом своего складчатого одеяния пролетая над булыжной мостовой и снова исчезая в небесной высоте.

Мы шли прямо по центральной улице, пока не вышли на площадь где расположился собор Всевидящего, сложенный из темного гранита, темный камень, мрачная и величавая конструкция, расположенные на пиках шпили пронзали небо, что зубцами корон древних правителей высились над городом. А с парапетов усмехались гаргульи.

На площади было не то чтобы сильно людно, но все равно было многовато народу. Мы продвигались просто вперед по самому краю площади собираясь ее пересечь. И подойдя к лавке, что торговала вырезанными из из дерева статуэтками Всевидящего. Я услышал в многоголосом гуле знакомые интонации. Прямо к нам шли трое. Три девушки в кожаных плащах и как на мне и алых табардах со знаками Всевидящего на груди. Гребанная Инквизиция. И что самое плохое, среди них была та, чье пальто я спер, оставив ее светить голой грудью. Именно ее истеричный голос я услышал в шуме толпы.