Дом Леви

Флора переминается с ноги на ногу, Бруно пускает клубы дыма из трубки. Горбун крестится, в глазах Эгона – слезы.

– Где вы были, – продолжает Отто, – когда он пал жертвой этого одноглазого, коричневого лгуна и обманщика где вы были, я хочу знать? Сидели в том же трактире и радовались радостью злодея, который подставил ловушку порядочному и достойному человеку? Там, вы убили его душу. Да…вы! Вы, я говорю вам. Вы уже забыли, ублюдки, что душа рабочего не выдержит позора и унижения. Негодяй утопил его мозг в спиртном и вложил ему в его уста слова во имя Гитлера. Твари, нашли дело! Хейни сын Огня заплатил жизнью за минуты слабости. Вы плачете по мертвому, которого оставили одного в жизни. Одинок он был в те моменты унижения, без друга, без чьей-то поддержки, и сам вышел мстить. В день пропащей забастовки пропал и он. А вы… хоть раз вышли всем переулком добром против зла, а не наоборот, как обычно в правилах ваших. Один в одиночку вышел он, прямодушный, против этого одноглазого мастера.

– Что ты швыряешь колючки в наши глаза, – выступает против Отто косоглазый игрок в карты, – как и Хейни, мы попались в его сети. Медом и молоком истекал язык мастера, и кто знал его истинную физиономию?

– Против этих людей нет уловок, – поддерживает его безработный строитель.

– Он выглядел, как порядочный человек, абсолютно порядочный, – говорит Флора.

– А-а-а, Флора? Специалистка по порядочности!.. Это не в твоей ли забегаловке оборвалась душа Хейни? Наш Хейни погиб, а ваш мастер…… он жив! Не может этакий мерзавец сгинуть в нашей благословенной стране. Еще вернется сюда эта сволочь в один из дней, еще появится в этих переулках, и вы снова попадетесь в его сети, я вас знаю! Полиция сообщила, что Хейни сразила шальная пуля. Люди, весь воздух этой страны полон шальными пулями, убивающими почему-то лишь достойных и чистых душой, – Отто вздымает кулак в небо Берлина, голубое и холодное, – люди, сейчас мы все как один возглашаем – «Наш Хейни! Наш герой!» Чей он, я вас спрашиваю? Наш, я говорю вам, тех, кто будут его помнить и никогда не забудут.

Отто вглядывается в лица слушателей: перед ним Флора и Бруно, горбун и долговязый Эгон, косоглазый картежник… Иисусе, перед кем он распинается? Перед теми, кто убил его собаку Мину, и убили Хейни. Миной началась вся эта мерзость и Хейни продолжилась. И где всему этому конец? Им он говорит, на них тратит слова?»

– Довольно, – швыряет Отто в их лица, – довольно разговоров. Идите себе ко всем чертям, идите!

Запирая киоск, Отто видит доктора Ласкера, возвращающегося домой, натягивает кепку на голову, надевает черную повязку и говорит Мине:

– Иди домой, Мина, а я пойду побеседовать с доктором.

Не успел Филипп снять пальто, как вошел к нему Отто, и опустился в кресло, усталый и обессилевший.

– Добро пожаловать, Отто.

– Благословен принимающий. Я пришел к вам обсудить некоторые вещи.

– Говорите, Отто, выкладывайте все. У меня сегодня много свободного времени.

– Свободное время, доктор? Это хорошо. Вы – человек образованный и понимаете в деле. Объясните мне, доктор, где здесь логика? Жил-был такой Хейни сын Огня, и нет его, застрелили. Был он предан республике, как и его отец, доктор. Не раз говорил мне покойный: Отто, говорил он мне, надо спасать республику, но никто не объясняет – каким образом. Так он говорил, будучи верным республике, и с этой позиции его не могли сбить все мои обвинения в адрес республики. Стоял он твердо на ее страже. И она, его республика, его и убила. Таков ее путь, этой несчастной республики. Собственного верного сына уничтожила своими руками. Объясните мне, доктор, какая польза будет этой республике от гибели Хейни? Ведь опасность эта подстерегает многих достойных и верных в этой стране? Это я хотел спросить вас, доктор.

– Да, Отто, все это сложно. Невероятно сложно.

– Давайте прямо к делу, доктор, и не начинайте со сложностей.

– Это и есть прямо к делу, Отто, в государстве должен быть порядок. Не может быть…

– Извините меня, доктор, о каком порядке вы говорите? Унижение шагает по улице грубым шагом, пули пробивают безвинные сердца, и все это именем закона и порядка? Вот это объясните мне, вы же, республиканец?

– Республика, Отто, потеряла управление народом и страной. Не республика убивает, а сама убита давным-давно.

– И это то, что ново в ваших устах? Тот вывод, к которому вы пришли? А я говорю вам, что республика не была убита другими, она убила себя своими руками, как все, кто теряет разум. И что, не было кому спасать ее жизнь? Не было миллионов, таких же чистосердечных и достойных, как наш Хейни? Вы были с ним знакомы, доктор?

– Я знал его. Когда я приехал в Берлин, сиживал я на скамейке, и он проходил по улице, огромный и сильный мужчина. Завидовал я ему, ведь мы почти одного возраста.

– И сколько лет прошло с тех пор? Не прошло и десяти лет, и Хейни нет. Убит.

Неожиданно Отто вскочил с места и стукнул кулаком по письменному столу, да так, что пыль поднялась с папок: