Под звуки оркестра ширится хор голосов, поющих традиционную, из поколения в поколение, траурную песнь бойцов, которую пели они своим мертвым товарищам у открытых могил:
И под звук падающих в могилу, на гроб Хейни, комьев земли, голос плачущей женщины за спиной Гейнца.
– Какие прекрасные похороны! Я так расчувствовалась! Иисусе!
– Пойдем, выпьем чарку, – предлагает мужик с приплюснутым носом, сворачивая флаг.
– Есть у нас всего один час до закрытия трактиров.
– А трапезы не будет?
– Будет, но очень скромная, время подгоняет, вот-вот придет праздник.
В доме Леви большое движение.
По традиции в доме, которую установила еще бабушка, в священный день Рождества все члены семьи – гости Фриды и собираются на праздничную трапезу в ее комнату, чтобы разделить с нею радость этого праздника. В эти дни все домашнее хозяйство переходит в руки дочерей, а Фриде не дают прикоснуться к чему-либо даже пальцем. Кухарки, служанки, и даже Фердинанд возвращаются к своим семьям. Остаются лишь Фрида и старый садовник, и все о них усердно заботятся, балуют их подарками. Дочери надевают фартуки и трудятся, украшая их комнаты, занимаются варкой, и голоса их разносятся по всем углам дома. В подвале Франц выполняет работу старого садовника, следя за огнем в печи центрального отопления, этакой мини-преисподней, с таким усердием, что, кажется, еще немного, и трубы лопнут от силы пламени. В комнате Фриды усердствуют дед и Бумба, который выздоровел в честь праздника, украшают елку, верхушка которой доходит почти до потолка. Их работа движется к завершению, и нарядное дерево сверкает и сияет. Эдит готовит стол, и настроение у нее хорошее – это первый вечер, когда, после долгого времени, она пребывает в доме отца в праздничном настроении: вчера преподнес ей Эмиль подарок – обручальное кольцо, украшающее сейчас ее руку. Фрида сидит в кресле, скрестив руки на груди, и дает последние указания Эдит:
– Ты меня слышишь? Перед сном подай отцу стакан горячего молока. Горячего, я говорю. И кровать его согрей электрической подушкой.
– Не беспокойся, Фрида. Все будет в полном порядке.
– В порядке! – со значением в голосе повторяет Фрида, упираясь взглядом в кольцо.
Закончили дед и Бумба украшать елку и торопятся в комнату деда – готовить подарки, купленные Фриде и старому садовнику. Стол в комнате деда подобен прилавку мелкого торговца. Коричневая шуба и жемчужное ожерелье – Фриде, праздничный костюм, мягкий и теплый – старому садовнику, табакерка, и всяческие сладости и косметика – от каждого члена семьи. С наступлением праздничного вечера все заходят в комнату деда, чтобы взять подарки и спуститься в комнату Фриды.
– Где Гейнц и Иоанна? – спрашивает господин Леви.
– Иоанна не хочет праздновать Рождество, – сообщает Бумба.
– Будущий раввин в юбке! – сердится дед.
– А Гейнц?
Никто в доме его не видел. Лицо господина Леви встревожено:
– Пойду, проверю, как его здоровье.
– Не сейчас, отец, – Эдит кладет руку на его плечо, – Фрида ждет нас, и надо поторопиться, – голос ее тяжел и грубоват.
Странную тяжесть ощущает господин Леви в легкой руке дочери.
Гейнц стоит перед зеркалом в своей комнате и повязывает галстук, готовясь сойти к Фриде и разделить с ней радость праздника. Вернувшись с кладбища, он прокрался тайком в дом, закрылся в ванной и попытался успокоиться и расслабиться в горячей ванне. Долго потом стоял у окна своей комнаты, слыша и не вслушиваясь в суматоху в доме, и беспрерывно курил. Ничего не приходило ему на память, кроме людской массы, проходящей перед ним, как туман, и в сердце его было пусто, и тускло, и большая усталость никак не рассасывалась. Увидел, как спустились сумерки, и в доме наступила тишина. Понял, что все спустились к Фриде. Выходя, замер, услышав плач из комнаты Иоанны. Испугался и открыл дверь.
– Труллия, что случилось? Кто тебя обидел?
– Уходи!
– Но почему? Что случилось?