Дом на Баумановской

– Меня арестуют или вышвырнут с позором из страны, а Колю отдадут в приют, будут его презирать, шпынять и тыкать носом в мои грехи. Он и без того с ума стал сходить, как узнал, чья кровь течет в его жилах, – отрезала она, давая понять, что на этом разговор окончен.

– Но тогда как я вам помогу? Дайте хоть какое-нибудь оружие против него. Назовите его настоящее имя, откуда он, под каким именем служил в японскую войну, в германскую, имена его пособников, которые оставались за него в ставке. Кто такой Сацук? С кем он связан из суда или угрозыска, кроме Баранова?

– Вы слишком многого хотите, – вздохнула она. – Я рассказала все, что знаю, хотя не собиралась. И, боюсь, мне за это влетит. Кажется, что хуже быть не может. Прошу вас… – она посмотрела с мольбой. – Не обращайте против меня и Коли то, что вы сегодня узнали. Если сюда придет милиция или следователь, я все стану отрицать.

Грених качнул головой.

– Не говорите ему, что я был у вас.

Она усмехнулась.

– Он знает. За вами следят.

– Я оторвался от хвоста, направляясь сюда.

– Бессмысленная трата сил. За этой квартирой тоже следят. Хорошо, если не прослушивают.

Грених поднялся.

– Все, что я могу сделать, – направить представителя комиссии по делам несовершеннолетних, чтобы вашего сына проведали.

Он не стал пока сообщать, что против Швецова готовится дактилоскопическая экспертиза, не сказал и того, что подозревает его в убийстве Сацука.

Глава 19 Горе-жених Лизы Бейлинсон

Первое, о чем Грених спросил себя, – как глубоко Швецов проник в структуры власти? Если взглянуть на видимую часть биографии прокурора, то впечатление создается самое обычное: ничем не примечательный, серый чиновник, положивший жизнь на благо общественного дела, работает и днем, и ночью, стоя на страже закона. Даже толком жилья не имел, квартировал у родственников, хотя, судя по возможностям, мог выхлопотать себе квартиру, причем с бумагой, защищающей от уплотнения. Но он непременно хотел, чтобы в его случае все выглядело естественно. И убрать Бейлинсона он собирался тихо, чтобы потом зажить с Ольгой в их квартире. Не мог же он целыми сутками играть эту роль?.. Черт возьми, мог. В том-то и дело, что это составляло все его существо. Он воображал себе образ и так в него вживался, что почти забывал обо всем остальном. Это было главным его оружием, но и самым уязвимым местом, его ахиллесовой пятой – он заигрывался до такой степени, что терял главную цель.

Когда-то он перешел грань дозволенного с Ольгой, потерял в ней невесту, перебрал с жестокостью, вообразив себя разбойником и атаманом, даже прокурором он был излишне совершенным. А уж когда стал играть роль отца, то вовсе потерял вожжи. Нельзя враз заставить ребенка выполнять свои капризы и прихоти. Пытаясь переделать Колю и втянуть его в свою паутину, он потерпел полное фиаско. Видно, считал, что если мальчишка, как и родители, один раз позволит себе уступить, то навсегда останется в его преступной власти. В этом он был прав, сотворив подлость, человек уже не может до конца очиститься от содеянного, сколькими бы праведными делами он ни пытался потом искупить свой поступок. Убийство – есть убийство. Может, поэтому он так настаивал, чтобы сын запачкал руки кровью. То есть стал таким же, как он сам.

Оставалась туманной и еще одна область – их отношения с Ольгой. Любовью назвать это было трудно, но между ними, безусловно, имелась какая-то ненормальная привязанность, которая привлекала и Ольгу, невзирая на все ее муки. Захотела бы освободиться – согласилась бы пойти в следчасть. Но нет, она уже не мыслит жизни без его опасной близости и той остроты, что он привносит в ее унылое существование докторской жены, супруги человека, мыслившего слишком прямо, рационально, чрезмерно боявшегося неудач и всегда выбиравшего самый простой и короткий путь решения жизненных трудностей. Швецов же привлек юную Ольгу сначала своей эксцентричной святостью, а потом – отчаянной бесшабашностью и рискованностью. Наивный юноша, превратившийся в бывалого солдата, – женщин нередко тянет к таким.

Швецова тогда эти двое действительно сильно задели, быть может, и не переродилось бы его алчное сердце в такого монстра, осталось бы в зародыше, как у большинства из нас. Грених знал, что и в нем самом живет зверь, подчиняющийся лишь инстинктам, умеющий огрызаться и страстно охраняющий свою территорию. Поддавшись этому волку, Грених стал бы отшельником, никого бы к себе не подпускал, не обзавелся бы семьей. Но он предпочел раскопать в закромах души и светлые начала, давал им возможность себя проявить. Кто знает, может, Швецов себя теперь ненавидит и презирает за то, что выбрал темную сторону, он сам себе теперь жертва и палач. Самое худшее, когда во внутреннюю борьбу светлых и темных начал мы втягиваем случайно оказавшихся рядом близких. То ли поддержки от них ожидаем, цепляясь, как утопленник за сухую поросль травы на берегу, то ли нам непременно необходимы очевидцы наших падений и страданий…