Дом на Баумановской

– Вот бы и сидели оба у себя в ИСПЭ, нечего было моих свидетелей по городу собирать. Можете на меня обижаться, но пока я все так вижу, будто вы там, в 17-м, не то голову повредили, не то сами и прибили этого Швецова! А теперь концы сшить пытаетесь, – проворчал он, дожидаясь, когда снимут трубку в МУРе.

Грених, стиснув кулаки, уже собирался залепить ему хорошую затрещину, чтобы привести в чувство. Но Фролов присел, закрываясь локтем.

– Ладно, ладно, вот же, звоню!.. Сербина к телефону, будьте добры.

Сербин опять был как штык через десять минут и невозмутимо стал устанавливать на подоконнике второго окна свой микроскоп, а Грених тем временем рассматривал дактилоскопические карточки.

Внутри все кипело. Не хватало, чтобы Фролов думал, что он убил Швецова. И действительно, ну зачем ему все это нужно? Почему он не может просто делать вскрытия и проводить освидетельствования преступников, зачем все время идет дальше и роет, как беспокойный спаниель, который забыл, где спрятал кость? Он сверял рисунки ладоней двух человек, пытаясь вспомнить руки Сацука и музыкальные пальцы Швецова. И тут вспомнилось: среди напряженной тишины кабинета он услышал слова Лёни: «…Управдом – высокий, плечистый, сильный, руки как лопаты, – он бил Лизу до тех пор…»

– Руки как лопаты, – произнес он вслух, опуская на стол листы с дактилоскопическими оттисками.

– Что? – повернулся Фролов.

– Да, Соколов так говорил про Сацука… – Грених нашел стопку документов, к которым был прикреплен рисунок ладони и пальцев управдома, поднял его к свету, льющемуся из окна. – Это не рука Сацука, – недоуменно разглядывал он его дактилоскопическую карту. – У него пальцы были узловатыми. Как хорошо, что начальник угрозыска не отказался от фалангометрии. Потому что вот это вот, – он поднял другой лист, основательно потрясся им в воздухе, – не Швецов!

– Как не Швецов? – Фролов устало прикрыл веки. – Что вы такое говорите?

Грених стиснул зубы.

– Фома ты неверующий, – проворчал он, взял у Сербина лупу, линейку и принялся изучать папиллярный рисунок, пытаясь подсчитать количество линий и гребней на расстоянии одного миллиметра, попеременно брал то один, то другой лист, сверяя оба образца.

– Вот здесь, – сказал он, указывая на предположительно отпечатки управдома, – мужчина лет сорока пяти. А здесь, – Грених ткнул пальцем в другой образец, – мужчине где-то за восемьдесят! Всем известно, что расстояние между линиями расширяется с возрастом.

И тут он вспомнил, как Швецов прибыл в Институт судебной экспертизы перед самым вскрытием Сацука, – привез разрешение от Наркомздрава. Зачем было прокурору покидать свое насиженное логово и ехать в такую даль? Швецов не делал лишних движений без острой надобности. Ему нужен был морг, а точнее, труп. Пока Грених вскрывал Сацука в секционном зале, через стенку Швецов снимал отпечатки пальцев с кого-то из покойников. Кстати, там он и запачкал манжету рубашки. Грених виделся с ним и на следующий день, когда ворвался в его кабинет требовать исполнения протокола. На манжете было чернильное пятно – пятно от типографской краски, которого он в спешке не заметил.

Швецов понимал, что когда-нибудь Фролов все же наберется смелости и придет к нему с требованием снять дактилоскопическую карту, и решил позаботиться о том, чтобы заранее иметь чужие пальцы.

Грених посмотрел на присевшего у стола Сербина. План прокурора был мало осуществим без помощника в лице человека, в руках которого были все регистрационно-дактилоскопические карточки.

– Почему я вижу в этих бумагах подлог? – проговорил Константин Федорович, чеканя каждое слово и глядя в упор на маленького, серенького Сербина, который под взглядом профессора стал еще меньше.

– Откуда мне знать? – взъярился тот, на секунду вытянув шею, в голосе его прозвучал испуг.

– Признавайтесь!

– В чем мне признаваться?

– Эта рука, – Грених опять ткнул в образец отпечатка, который сличал с отпечатками, найденными на месте убийства доктора Бейлинсона и на предсмертной записке Сацука, – с длинными, гибкими пальцами – не Сацука рука, а Швецова. Он с самого начала вместо отпечатков своего подельника сунул свои, чтобы слить на него убийство доктора. На предсмертной записке он тоже оставил свой отпечаток. Записку Швецов написал за Сацука сам, аккуратно подделав не только почерк, но и манеру излагать мысли, да и грамматическими ошибками присыпал. Писать такую сложную подделку в перчатках не вышло бы, перчатки бы стесняли движения пальцев. Пытался, конечно, не сильно наследить, но не коснуться бумаги – это было бы верхом эквилибристики. Отпечаток все же остался. Надо было выдать его за отпечаток Сацука. Так что в его случае помогло бы только одно – сунуть свои отпечатки в дело Сацука, а вместо своей – руку безымянного покойника, которого он навещал у меня в институте.

Фролов и Сербин застыли в недоумении. Грених понимал, что все эти слова звучат, как полный бред.

– Швецов сунул свои отпечатки вместо Сацука? Но он же не дурак, в конце концов! – выдохнул старший следователь.