Дом на Баумановской

– Ну, Лёнечка, ну что же ты? Не уходи! Все не так плохо… – пыталась она успокоить его. Лёнечка, шатаясь, как пьяный, прошел мимо сидящих Коли и Майки и выскочил на улицу. Лиза – за ним. Вскоре послышался стук колес, звонкий ее вскрик: «Эй, извозчик!» Опять зашумели по мостовой колеса, удаляясь, унося с собой парочку несчастных влюбленных. И сразу стихло.

– Не дал он своего благословения, – мрачно пояснил Коля.

– Как это? – не поняла Майка.

– Ну не разрешил пожениться. Отец к нему, как твой ко мне, относится неприязненно – считает неженкой.

– Неправда, – промычала Майка, смутившись. – Мой – тебя зауважал после того суда. Ты тогда крикнул про дуэль, помнишь? Это было сильно.

Она улыбнулась, ткнув Колю локтем в бок.

– Иди, оденься. Заболеешь ведь. Смотри, посинел весь.

– Не хочу.

– Что, весь день и всю ночь здесь проторчать планируешь?

– Не знаю.

– Ладно, – решилась Майка, вставая и отряхивая пальто. – Давай убежим. Раз говоришь, что хочешь. Иди возьми свое пальто и надень ботинки потеплее, виолончель не забудь. И спускайся.

Коля посмотрел на нее снизу вверх, в удивлении воздев брови.

– Что, правда? Ты пойдешь со мной? Прямо сейчас? А куда… куда нам бежать?

– В Ленинград поедем. Ночным поездом, можно под вагоном зацепиться. А там притворимся, что бездомные сироты, нас определят в детдом. Никто выяснять не станет – беспризорных сейчас пруд пруди.

– А как же твои?

– Когда здесь все утрясется – вернемся. Ну, огорчу их, ну, погорюют недельку, зато ты не застрелишься, у меня под присмотром будешь.

Коля вскочил и, воодушевленный, бросился к двери подъезда, потом вдруг вернулся, подскочил к Майке, обнял, приподнял над землей и как поцелует прямо в губы. Та аж покраснела, хотела выругаться, но Коля уже поставил ее на землю и скрылся за дверью. Майка с нервной брезгливостью провела по рту рукавом.

Его не было четверть часа, полчаса. Она стала замерзать, принялась оттаптывать ботиками танец индейцев, какие те исполняли у больших костров. Потом вышел человек, что приходил час назад. Майка тогда его видела лишь вскользь, а сейчас разглядела хорошо: объемный, прорезиненный макинтош, клетчатая кепка на лицо, горло, густо обмотанное шарфом, – не видать и глаз. Он прошмыгнул на улицу. Сердце Майки екнуло – так одеваются только шпионы. А еще вспомнились слова Бори Нежданова – описание того незнакомца, который с Колей приходил нанимать детдомовских, чтобы облить руку Майки чернилами, и дал им семь рублей. Не помня себя, она помчалась к подъезду, взлетела по лестнице, переступая через две-три ступеньки. До нее донеслась музыка, льющаяся, казалось, откуда-то сверху, потом та стала ближе, ближе, тревожней. Кажется, что-то из «Времен года» Вивальди…

Дверь квартиры Коли была приоткрыта. Осторожно ступая, она вошла.

– Коля, – позвала Майка, заглядывая в гостиную. Меж окнами на маленьком столике разрывался от громких трелей патефон. Скрипки сходили с ума, музыка была похожа на метель.

Дверь смежной с гостиной комнаты распахнулась, вышла мать Коли, густо накрашенная, в знакомом черном кимоно с рукавами-парашютами, с щипцами в руках и с уложенной волосок к волоску прическе. Казалось, она куда-то собиралась, но ее отвлекли. Тревожный взгляд ее уперся в Майку, которая вошла в их квартиру без спроса.

– Что ты здесь делаешь? И что это был сейчас за шум?

– Какой шум?

– Да как будто стреляли!

– Стреляли? – удивилась Майка. – Когда?

– Да прямо сейчас.

– Где Коля? – одними губами бесцветно проронила Майка.

Они обе застыли, в недоумении и страхе глядя друг на друга, потом мать Коли спохватилась и бросилась в переднюю, в спальню, а после к другой двери. Майка за ней. Тут они оказались на пороге небольшого кабинета в одно окно – помещались лишь стол и длинный, во всю стену, книжный шкаф. И мать Коли завизжала.

Первым делом Майка увидела распластанного на спинке стула доктора Бейлинсона в потрепанном восточном шлафроке с тремя черными дырами в груди, а только потом – Колю. Он сидел сбоку от двери на стуле, красный как рак и сжимал огромный черный револьвер системы ««наган»», такой же, как у дяди Леши. Майка отметила перепачканные пороховой копотью руки – значит, стрелял он, быстро перевела взгляд на стены. Одна пуля угодила в книжный шкаф, разбила дверцу, вторая – окно, третья протаранила столешницу и отбила угол стола. Единственное окно кабинета выходило в другой двор, поэтому Майка не слышала выстрелов.

Мать Коли некоторое время визжала, потом обессилела, рухнула в кресло против Коли и, закрыв лицо руками, залилась горькими слезами. Майка стояла столбом на пороге, пытаясь понять, что здесь произошло.

Набежали соседи, передняя переполнилась людьми, Майку сдвинули в сторону, все охали и ахали, кто-то порывался к телефону, вызвать милицию. А она судорожно соображала, как поступить.