Дом на Баумановской

– Коля стрелял, видимо, под чьим-то давлением, но нарочно мимо, чтобы истратить патроны. Так? Я прав? – Грених опять предпринял попытку заглянуть Коле в лицо. Тот едва заметно дернулся при этих словах, и Константин Федорович расценил их как согласие и выпрямился. – Настоящий убийца вырвал оружие из его руки, об этом говорит синяк на указательном пальце – палец был под спусковой скобой, когда некто резко дернул. Вырвал из руки и застрелил доктора, сидящего за столом. Доктор был неповоротлив, а между столом и стеной пространство невелико, не успел подняться… Ладно, чего гадать. Завтра будет готова дактилоскопическая экспертиза, и мы узнаем, кто этот третий. Сняли со всех, кто живет в этой квартире, отпечатки?

– Да, – Фролов опустил глаза.

– С жениха тоже?

– И с него сняли.

Колю отвели в камеру, в которой покончил с собой Кисель.

– На всякий случай, – тихо попросил Грених уже в коридоре. – Снимите с него ремень, обыщите хорошенько, режущие и колющие предметы все изъять. И двойную охрану.

Фролов кивал, давя зевки. Шел второй час ночи.

На следующий день Грених вырвался из института лишь к полудню, надеясь, что уже готова дактилоскопическая экспертиза и объявлена сумма залога. И каково же было его удивление, когда он узнал, что залог за мальчишку никто вносить не собирается.

– Это как же так? – недоумевал Грених, глядя на потупившегося Фролова.

– Так. Готовим в ардом. Мать съехала из квартиры к родственнице или подруге, куда-то на Тверскую. Сестра тоже отказалась его навестить.

– А Швецов? – с надеждой спросил Константин Федорович.

– Отказался, категорически. Все еще считает его виновным, – покачал головой Фролов. – И отпечаток… не совпал ни с одним из оттисков пальцев тех, кто жил в квартире.

Не спросив разрешения, Грених взял папку с делом Коли со стола и стал ее листать, желая самолично в этом убедиться.

– Постой, а где же пальцы Швецова?

– Прокурора? – понизив голос спросил следователь, похлопал глазами и уточнил: – Губпрокурора?

– Ну да! Он ведь не особенный какой-то, он живет с ними.

– Он почти никогда не бывает дома. Тот день он провел в прокуратуре. Сторож видел его входящим утром.

– То есть он отказался давать свои отпечатки, отмахнувшись объяснением, что его видел сторож?

– Да.

– И ты опять не настоял?

– Константин Федорович, вы слишком придирчивы. Так нельзя! Ведь у всякого действия есть своя необходимость, – Фролов нервно принялся перекладывать папки с места на место. – Ну что его подозревать-то? Ну заставлю я его отпечатки свои сдать. Так ведь не совпадут. И что мне делать потом? Только уволиться со стыда.

– Фролов, ты кто, гадалка на базарной площади? Совпадут – не совпадут? Он живет в этой квартире – значит, обязан сдать свои пальцы на проверку.

Фролов сник, промямлив: «Хорошо!»

Сведя брови, Константин Федорович, некоторое время смотрел на него с ледяным недовольством. Что-то надо было решить с мальчишкой. Не везти же его в ардом, если Швецов решил играть роль разъяренного праведника, оставив своего племянника на погибель.

– Сколько насчитали залога? – спросил он.

– Смотря, кто будет его залогодателем.

– Ну так сколько?

– Учитывая, что… – неуверенно начал Фролов, постепенно понимая ход мыслей профессора.

– Леша, без этого. Сколько?

– Т-триста, – икнул Фролов. И решительно поднялся. – Я тоже в деле. Мне родители в прошлом месяце двадцать пять рублей выслали.

– Сиди, тебе нельзя, отстранят, если узнают. Не по правилам. Оформляй бумаги, и чтобы пальцы Швецова были приобщены, – махнул на него профессор и вышел.

К вечеру Колю вывели из дежурной комнаты, усадили перед Фроловым. Грених с Майкой, которая опять уселась на подоконник, прождали целых полчаса, пока старший следователь с таинственным видом бегал из кабинета в другой, принимал какие-то телефонограммы, телеграммы, подписывал бумаги, ведомости, каждый раз останавливаясь на несколько секунд, он поднимал руку и бормотал: «Сейчас, сейчас, еще минутку!»

Коля сидел, не проявляя нетерпения и жизни вообще. Из мальчишки будто всю кровь выкачали, бледный, жалкий, в помятом домашнем свитере, согбенный, лицо боялся поднять. Майка делала вид, что его не замечает, – не знала, как показать свое сострадание, не задев его чувства собственного достоинства.

Наконец Фролов, летавший мотыльком по всей следственной части, приземлился за своим столом. С сияющим лицом, точно уже стало известно, кто убил отца Коли, он положил руки на стол поверх многочисленных папок, бланков и актов.

– Весь день я собирал факты биографии убитого – Бейлинсона Николая Ивановича. Смотрел его дело, запрашивал информацию из Рязанской губернии, где он прожил с 1911 по 1921-й. Оказалось, он в 11-м переехал из Москвы после дела Кассо в женину усадьбу, которую в январе 12-го чуть не продали с молотка, какой-то родственник выручил или знакомый. Имени, к сожалению, его не осталось в анналах… А после революции твой отец пошел в работники медицинского подотдела, верно, Коля?

– Я не помню, – буркнул тот. – Мне было пять, когда произошла революция.