Дом на Баумановской

– Хорошо, сам момент революции ты можешь не помнить, но ведь впоследствии в семье шли разные толки, обсуждали, наверное, эту историю, – Фролов сделал выразительный акцент на слове «эту».

– Нет, я ничего такого не слышал.

– Расскажи о своем детстве, Коля, – следователь откинулся на спинку.

Грених ожидающе хмурился. Майка сидела на подоконнике, болтала ногами, смотрела в пол, делая вид, что ее совершенно не заботят взрослые разговоры, но на самом деле не упускала ни единого слова, мотая все на ус. А Коля молчал и ничего рассказывать не собирался.

– Если ты не будешь нам помогать, мы не сможем помочь тебе, – Фролов сделал свой голос до елейности доброжелательным. – Расскажи о своем детстве.

– Ничего особенного. Ходил в школу, учился на «отлично», есть грамоты.

– В школу ты пошел уже в Рязани. А мне интересно про твою деревенскую жизнь.

– Два класса отучился в деревенской школе, – с неохотой ответил Коля.

– Только свидетельств нет, школа с детьми и единственной учительницей была сожжена.

Коля сжал зубы.

– Виолончелью занялся там, в деревне? Домашнего учителя приглашали? Так ведь?

– Да.

– А об атамане Степнове тебе что-нибудь известно?

– То, что и всем.

– А что всем известно, расскажи. Ты, как рязанец, очевидец, побольше нашего знаешь. Ну?

– Я не вникал. Был такой разбойник, и все. Почему вы спрашиваете?

– Был такой разбойник? – Фролов театрально развел руками, расплывшись улыбкой, которой позавидовал бы Чеширский Кот.

Коля не ответил, следователь не выдержал, рубанул:

– Он грабил городские и окрестные дома, а ставка его была в вашем доме! И учителя музыки – пленного австрийца – он вам привел. На награбленное вы жили. Его никто не мог поймать, он был точно степной ветер. И исчез внезапно, в 21-м, тогда же ваша семья и покинула усадьбу.

Грених был удивлен таким поворотом, выпрямился, опять собрав на лбу морщину. Коля промолчал, никак не отреагировав на эту новость.

– Под флагом анархо-коммунистов, в восемнадцатом, – объяснил Фролов, обращаясь к смотрящему в недоумении Грениху, – Степнов вернулся с войны и с кучкой дезертиров организовал грабеж окрестных помещичьих усадеб, церквей, нападал и на наши – рабоче-крестьянские отряды. Много разорившихся крестьян к нему примыкали. Образованный постановлением губисполкома ЧК возглавил тогда Савелий Илиодорович. Он единственный, кто мог противостоять атаману.

– И он тоже из Рязани? – поднял бровь Грених. – Швецов из Рязани?

– Да, тоже оттуда. Из села Задубровья, как и супруга покойного ныне Николая Ивановича. Они состоят в родстве в третьем колене.

– Чекист бывший, значит, – процедил Грених, понимая теперь свою неприязнь к прокурору, но вслух ничего не сказал.

– Швецов много раз Степнова и изничтожить пытался, и изгнать из усадьбы, в которой его родственники оказались как бы заложниками, и договориться с ним. Атаман засел в тамошних густых лесах – а усадьба была ими окружена – и наводил такого страху на всю округу. Носил синий венгерский мундир с обшлагами «медвежья лапа». Как кто заметит вдали его на коне, так все по избам прятались. По 21-й в кулаке держал не только все Задубровье, но и Спасский уезд, с усадьбой расставаться не собирался, так лагерем в ней и стоял, пока ее не сожгли. То ли бандиты спалили, то ли сам Бейлинсон, не вынеся патового положения, – рассказывал старший следователь. – Наши пытались взять дом силой, Степнов лютовал, в чрезвычайку, что располагалась в самой Рязани на углу Почтовой и Астраханской улиц, прислал в коробке из-под динамита голову одного из комиссаров Рязанской губчека, который осадил его крепость.

Говоря это, Фролов все поглядывал на Колю, ожидая от него ответа на его рассказ. Коля сжал челюсти и дальше сидел с закрытыми глазами.

– Да, попортил крови Степнов и тамошним жителям, и чекистам больше, чем эсеры и антоновщина, – вздохнул старший следователь. – Но было и хорошее. Он помог прогнать из Спасского уезда царских офицеров полковника Любомирова и Козловского, которые готовили диверсию на железной дороге. Швецов и ходил к атаману в ставку просить подмоги. Можно сказать, единственный, кто его в лицо-то видел. Ух страсть какая! Настоящий подвиг – пойти к такому зверю в логово, ведь от него никто никогда не возвращался живым. А Савелия Илиодоровича Степнов уважил, тот с ним не как со зверем говорил, а вел дипломатические переговоры, уговаривал анархистов перейти на советскую сторону. Ведь цели преследовали общие, хотел объединить силы против белого движения и атамана Антонова, грозившего с границ Тамбовской губернии, обещал закрыть глаза на грабежи и убийства, если Степнов добровольно присоединится к советским войскам.

– Какие это дипломатические переговоры? – насторожился Грених.