Дом на Баумановской

– Да, вот в точности таким же. Миклушин был капитаном кавалерийского полка. Венгр, из мелкопоместных дворян, откуда-то с севера Венгрии, из… – Фролов запнулся.

– Из Нограда? – подсказал Грених, как раз читая одну из телефонограмм, написанных карандашом.

– Да! Он окончил военную академию «Людовицеум» в Будапеште и поступил в австро-венгерскую кавалерию, но имел чрезвычайно вздорный и неуживчивый характер, хотя как военный был просто блестящий. Сведения мы получили от его племянников, которые бежали сюда, в Москву, после падения Венгерской советской республики, тоже проживают где-то в Подмосковье – дети сестры жены. Он был хороший стратег, но из-за своей неуживчивости несколько раз его отправляли в отставку, а потом восстанавливали на военную службу вновь. Дальше капитана не продвинулся.

– Это тот, который вступил в 18-м в Красную армию и воевал на Дальнем Востоке?

– Один из многих, я бы сказал. Но первая жертва среди венгров дома № 13, – следователь повернулся к подоконнику, подхватил с десяток папок и с грохотом опустил их на свой стол перед Колей, тот вздрогнул, отшатнувшись и закашлявшись от пыли. – А это последующие жертвы. Среди них, – он стал поднимать папку за папкой, сбрасывая их в сторону, – обвинения в краже, в драках, два убийства, несчастный случай с подозрением на убийство. И все это венгры, чехи и австрийцы! В нескольких из них замешан Кисель. Раз он свидетелем выступал, дважды оказывал помощь следствию, кстати, застрелившемуся Баранову. Теперь мне придется всех, кто содействовал ему в этих делах, проверять на вшивость!

Фролов поднял глаза на Грениха.

– Ей-богу, если бы не ваша супруга, которая вызвалась помочь и собрала все эти фамилии, я бы ни за что не подумал, что так много народу стали жертвами подлогов.

Грених болезненно поморщился, захлопнул дело Миклушина, не дочитав, сбросил к другим папкам. Заметив недовольство профессора, которому совершенно не нравилось, что Ася продолжала подвергать себя опасности, занимаясь этими раскопками, Фролов повернулся к Коле.

– Что у тебя было с Киселем?

– Ничего, задирался он.

– Это мы слышали. А если правду?

– Это и есть правда. Задирался он.

– Откуда ты его знаешь?

– Он почти сосед.

– Врешь ведь. Ты с Киселем хорошо должен быть знаком, вы с ним в одном доме детство провели, в этой самой усадьбе, в ставке атамана. Ладно, это я еще с твоей матерью обсужу. А что ты скажешь про человека в макинтоше? Его с тобой видел мальчишка из детдома, а Майка заметила, как он прошел к вам домой, пока вы оба внизу стояли… ну в час убийства. Кто этот человек? Тоже из банды? Из ставки?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. Не знаю никакого человека, никого не видел.

– Коля, мы же все равно это выясним, не надо играть в партизан. Хватит, уже наигрались. Нам известно, что с тобой связывался какой-то человек. Он тоже степновский, да? Степновский же, ну точно. Зачем ты бандитов покрываешь?

– Не знаю, о чем вы.

– Это он стрелял в отца? Чтобы тот не пошел и не сдал его в милицию?

Коля вдохнул воздуха, будто в рот воды набрал.

– Коля, не молчи. Если ты честно все сейчас расскажешь, тебя отпустят домой.

– А я, может, и не хочу домой! – вспылил Коля, резко выпрямившись. Белые его губы с синим заживающим рубцом снизу тряслись, глаза были сухими и покрасневшими. – Я здесь хочу остаться.

– Здесь нельзя. Можно только домой или в тюрьму.

– Тогда в тюрьму.

– Зачем тебе туда?

Он опять сгорбился, опустил голову.

– Коля, – жал Фролов. – Кто стрелял из револьвера?

– Я! – выдавил из себя мальчишка воинственно. На губах его заиграла ядовитая улыбка, а в глазах сверкали злые слезы.

– А этого тоже, что ли, ты? – следователь опять придвинул к Коле карточку с убитым Миклушиным.

Коля зажал руками рот и быстро отвернулся. Из-под пальцев раздался отчаянный всхлип.

– Хорош, – не выдержал Грених. – Его сейчас наизнанку вывернет.

– Ну что мне с тобой делать? – вздохнул старший следователь, сдаваясь.

Несколько минут они молчали, потом Фролов поднялся.

– Ладно, за тебя внесли залог, поэтому сейчас отвезу домой.

– Кто внес? – ужаснулся Коля, совершенно не предполагавший, что такое могло случиться.

– Добрые люди, – ответил Фролов, заметив, как Грених за спиной Коли сделал знак молчать. – Вставай, поехали домой.

Тот задрожал, затрясся, стал тяжело и прерывисто дышать, схватившись за край стола.

– Я… я не хочу возвращаться. Я лучше здесь. Здесь! Мне сказали – мать съехала… там ведь никого нет! Как я один?

– Как никого? А сам Швецов?

– Он почти не бывает дома. Он может и три дня не ночевать там.

Майка сползла с подоконника и, подойдя к Коле, покровительственно положила ему руку на плечо.

– Папа, нам ничего другого не остается. Берем его к себе.