Дом на Баумановской

– Леша, соберись, – как можно мягче попросил он, кладя папку с делом на край его стола. – Мне надо к Асе. Я не был у нее сутки, я давно не видел дочь. Соберись, ты нужен делу. Отпечатки пальцев Швецова и Сацука в Дактилоскопическом бюро. Тряси их. Пусть скорее дадут ответ.

– Но я не бог, и в бюро сидят просто люди, я не могу сделать так, чтобы оттиски совпали с найденными у доктора и на предсмертной записке отпечатками, как того вы хотите! – вскричал Фролов. – Вы считаете, что дактилоскопия – это прямо волшебство какое-то. Установить тождество одного отпечатка с другим ничего не стоит, только если была регистрация в угрозыске. Берут две карточки и сличают по серии и номеру. Тогда нет вопросов! В остальных случаях – это почти всегда условно. Это вы способны обнаружить в мертвом теле то, что другие не находят, это вы видите людей насквозь, а наш Сербин – простой смертный, и у него отпечатков таких за день накапливается еще штук пятьдесят, полтора десятка из которых из-подвала дома № 13. И все они не идеальные, какие-то смазаны, какие-то едва различимы, большинство без папиллярного рисунка и непонятно с какой руки и с какого пальца. На предсмертной записке Сацука крошечное пятно, обнаруженное с помощью кристаллического йода, настолько маленькое…

– У них есть микроскопы! – напомнил Грених. – Не нужно мне здесь плакаться. Если есть материал, надо из него вынести как можно больше сведений.

– Как у вас все просто!

– Нет, у меня тоже непросто. Я всю ночь искал причины насильственной смерти у Сацука. Да, не нашел ни яда, ни внутренних повреждений. Но точно знаю, убили его мертвецки пьяным. Сам бы он до лестницы не дошел с таким количеством алкоголя в крови.

– Как вы это можете знать? Пьяным море по колено. В суде такой аргумент не примут. Есть же индивидуальная переносимость.

– Ты мне не веришь? – вырвалось с той же интонацией отчаяния, что у Швецова, когда тот поведал свою историю.

– Верю, я хочу верить! Но вы так торопитесь. И брать отпечатки у прокурора – это ужас что такое…

– Он был вчера в подвале дома № 13. Он убрал своего подельника, – Грених понизил голос; и ему самому казалось, будто не про убийцу он говорит, а про то, что у него на чердаке завелись бесы, до того нелепая складывалась ситуация. Било в висках: «А что, если ты ошибаешься?»

Но нет, он не ошибался. Могла подвести его память, но не профессиональное чутье.

– И Бейлинсона он убил, – добавил Грених уже громче, чтобы выглядеть убедительнее. – Мотив у него есть – женщина и квартира. Теперь мы это узнаем наверняка. Там хороший был отпечаток, от пороховой копоти. Когда будут готовы результаты?

– Я думаю, до вечера. Но что мы будем делать, если опять ничего не совпадет? Меня вышвырнут к чертовой матери не только со службы, но и из партии за то, что я позволил вам ходить к прокурору и брать его отпечатки. Вы – сумасшедший!

– Если мы его упустим сейчас, то уже никогда не сыщем никаких доказательств его преступности. Он все подотрет. Так что, Фролов, садись на телефон и трезвонь им каждый час, а если это не поможет ускорить процесс – иди на Большой Гнездниковский, бери Сербина под жабры, требуй от него результаты, можешь угрожать своим табельным оружием. Я позвоню из больницы.

Глава 18 Идиот

Зайдя к секретарю Лидии Павловне, Грених попросил разрешения воспользоваться ее телефоном. Он не стал звонить от Фролова. Набрав номер приемного покоя Басманной больницы и заговорив, как ему самому казалось, нарочито громко, он попросил узнать, как поживает пациентка хирургического отделения Агния Павловна Грених. Ему было сложно городить шута при сотрудниках следственного отдела и прокуратуры губсуда, тем более при вытаращившей глаза Лидии Павловне, которая даже затаила дыхание, чтобы не упустить ни единого слова из уст профессора. Он чувствовал себя круглым дураком, но следовало убедить шпионов Швецова, что Грених собирается сейчас навестить супругу, хотя у него были совсем иные планы.

Медсестра, судя по раздавшемуся в ухе грохоту, положила трубку сверху телефонного аппарата и побежала справляться у врача. Он ожидал ответа, мучаясь угрызениями совести, стыдом, страхом за жизнь Аси, в состоянии которой повинен сам, поскольку не нашел смелости воспретить ей заниматься собственным дознанием. Казалось, через вечность на том конце провода зашуршало, закряхтело, что-то свистнуло, царапнуло и голос сообщил:

– С ней все хорошо.

– Передайте, что я сейчас буду, – дал отбой и поспешил к выходу.

Едва он вышел из здания, как от толпы ждущих хлеб у пекарни № 1 кооператива «Коммунар» отсоединилась тень и скользнула вслед за ним по тротуару в сторону Большой Дмитровки, превратившись в самого обычного прохожего в таких же, как у Грениха, шляпе и двубортном пальто с поднятым воротником. За ним следили – Швецов действительно очень боялся за свою жизнь и за сохранность своей тайны. Прохожих на улице было немного, порой только Грених и его хвост; и оба направлялись в сторону Страстного бульвара.