Дом на Баумановской

Константин Федорович собирался навестить мать Коли, к которой у него имелось несколько вопросов, но он не хотел, чтобы прокурору стало об этом известно. Поэтому пришлось пойти на крайность и изобрести способ избавиться от хвоста.

Впереди загрохотал трамвай № 6, плотно, но не битком, набитый людьми.

Грених вскочил на подножку, схватившись за поручень, и стал протискиваться внутрь. Казалось, можно было рассчитывать на красивое исчезновение из поля зрения. Но трамвай шел в сторону площади Свердлова, бывшей Театральной, то есть в обратном направлении. Шпион этот маневр Грениха видел, дождался неспешно тащившегося вагона и тоже в него заскочил. Но, пока он совершал свой прыжок, Грених снял шляпу и стал протискивался в толпе, одновременно стягивая с себя и пальто. Неизвестный уже начал продираться сквозь тесно сомкнутые плечи пассажиров, когда профессор, незамеченный, вышагнул из трамвая в другие двери, прошел мимо вагона по тротуару и благополучно завернул обратно в Столешников переулок. Встав за выступ стены, он проследил за тем, как трамвай, набирая обороты, уносится вдаль, набросил на голову шляпу, вдел руки в пальто, поднял воротник и пошел к Тверской по другой дороге.

Где живет Колина мать, он вычитал из дела, в которое были занесены старые и новые адреса всех подозреваемых в убийстве доктора Бейлинсона. Ольга Витольдовна поступила весьма странно, оставив сына одного в квартире с дядей. Все ли она знала о его прошлом? Что одобряла и в чем потворствовала? Как складывались их отношения, были ли они заодно? А может, Швецов нарочно велел ей съехать? И почему она бросила ребенка на произвол судьбы?

Поднявшись на третий этаж жилого дома, окнами выходящего на красное с белыми колоннами размашистое здание Музея революции, бывшего когда-то Английским клубом, а в дни войны – госпиталем, Грених придавил кнопку звонка. Ему открыла сама Ольга, тотчас дернувшись назад и попытавшись хлопнуть перед профессором дверью. Тот успел просунуть ботинок и колено в проем.

– Не торопитесь, – тихо произнес он, придерживая дверь локтем. – Я по поводу Коли.

– А что с ним? – с вызовом спросила она, но в лице скользнула тревога.

– Это ведь не сын Николая Ивановича? – Грених следил за ее лицом, за тем, как оно вытянулось и окаменело, подтверждая его догадку. – Вы Колю в честь супруга назвали, пытаясь сгладить вину?

Она молчала, явно сбитая с толку осведомленностью судебного медика.

– Он родился через девять месяцев после того, как ваша усадьба чуть не пошла с молотка.

– Теперь понятно, откуда Майка так математику хорошо знает, – с ненавистью ответила она. – Есть в кого.

Мать Коли хотела хлопнуть дверью, Грених едва успел выдернуть ногу, чтобы не ушибить колено, но неожиданно она потянула ручку на себя и уставилась на гостя тяжелым, испытывающим взглядом.

– Откуда вам это известно?

– Мне многое известно, – загадочно дернул уголком рта Грених.

Она сжала зубы и отошла в сторону, пропуская его в квартиру.

Это было богатое жилье какой-то ее подруги – по первому взгляду, артистки Большого. Стены увешаны наполовину коврами и гобеленами со сценами соколиной охоты, какими-то репродукциями античной живописи, наполовину афишами, в гостиной справа у тахты, покрытой белым меховым покрывалом, стояли в ряд манекены в театральных облачениях времен Моцарта и Марии-Антуанетты, всюду белые парики, разноцветные камзолы, корсеты, шляпы с яркими плюмажами, у окна, занавешенного тюлем, – стол, заваленный нитками, иголками, выкройками и портняжными лентами. Тут же книжный шкаф, кресло-качалка, на подоконнике единственного окна точно такой же красный патефон, как и в квартире Ольги Витольдовны. Подруга была не артисткой, а театральной костюмершей, и Грених с облегчением выдохнул, остро осознав, как он не любит театров и всего театрального. Казалось, как только он приближался к чему-то связанному со сценой, сразу же случалось несчастье.

Ольга Витольдовна глубже запахнула свой черный шелковый халат-кимоно, указала на стул у стола с выкройками и швейными принадлежностями, сама села напротив.

– Как там Коля? – перво-наперво спросила она.

– Не знаю. Не видел его больше недели. В школу не ходит – домашний арест.

– Да, Коля не сын Николая Ивановича, – быстро заговорила она. – Расскажу вам историю его рождения, чтобы вы не думали, что в ней замешано преступление. Если дело коснется суда… я бы хотела заручиться… вашей помощью как врача-эксперта. Ведь, скорее всего, вы будете всех нас освидетельствовать, не так ли?

Она горько усмехнулась.

– Наверное, – подтвердил Грених, не желающий ее убеждать, что воображать будущее рано. Это качество часто толкает людей на необдуманные поступки, срывает с языка потаенное и скорее изобличает правду, чем любой допросчик.

– Тогда вам лучше заранее знать кое-что. Это история одного лета, единственной ошибки, стоившей нескольких разрушенных жизней. Все началось задолго до моей свадьбы с Николаем, еще до всех этих революций. В пору моей юности.