Дом на Баумановской

– Я его полюбила всем сердцем! Увидела его яркое отличие от испорченных студентов – однокурсников моего кузена, сияющую чистоту его помыслов и свет сердца. Он был настоящим, живым, искренним! За правое дело способен был отдать жизнь, а таких… разве вы знаете таких? Ни сейчас, ни тогда не было человека более преданного идее светлого будущего. Такие рождаются раз в тысячу лет. Но не все так просто. Вы – судебный психиатр, вы, наверное, обладаете особым зрением и можете видеть людей в их истинном свете. Я же простой человек, мое сердце – как у многих – обманчиво и, увы, падко до сладких речей. Меня отговаривали, мне пытались открыть глаза. Сам Николай на пальцах объяснял, что Владимир подвержен множествам комплексов, что он страшно стесняется своей необразованности, что мечтает уравнять людей только лишь потому, что сам возвеличиться неспособен. Но я слушала Володю, а Николая нет. И за это… поплатилась. В нем было столько искреннего огня! Я, естественно, как всякая юная дурочка, готовая идти за светлой звездой любви, позабыла о предосторожности, и мысли не допустив, что могла на его счет обманываться.

Порой мне тоже начинало казаться, что в нем есть какое-то позерство, что он нарочно себя выставляет этаким князем Мышкиным.

В конце концов я решилась его проверить и наперекор родителям объявила о нашей с ним свадьбе. И он вдруг присмирел. Он будто потерял ко всему интерес, стал тих, его невозможно было вывести ни на какую беседу. Он давал над собой шутить и смеяться, сносил все попытки его разыграть с молчаливой покорностью. Это было даже хуже, чем если бы он продолжал свои речи. Месяц мы жили с мыслью, что я стану женой безродного, нищего дурачка. Я играла роль святой, обязанной обесчестить себя ради какой-то необъяснимой высокой цели. Но все знали, что я не до конца искренна, что я в самый последний момент захлопаю в ладоши, крикну, мол, все-все, господа, концерт окончен, расходитесь – Ромео и Джульетта останутся в живых. О, что это был за месяц! Подлинная Голгофа! Моя – не его, впрочем, кончившаяся его распятием. Однажды, чтобы вывести его на откровенность, я среди ночи забралась в его комнату, прошмыгнула в приоткрытую дверь, разбудила, растормошила, бесстыдно разделась перед ним, а он лишь восторженно лепетал, что счастлив, невероятно счастлив, и ничего более не произошло. На следующий день я прилюдно выставила его вон под дождь, сказав, что не желаю видеть. И он вышел на крыльцо и стоял там до тех пор, пока я не вернула его обратно. Это было какое-то безумие. Я начала думать, что не я, а он теперь меня испытывает!

Она опустила глаза.

Кем бы ни был этот таинственный Володя, в нем Грених видел человека хитрого, не лишенного фантазии. Он нарочно выделывался, чтобы склонить Ольгу к замужеству и таким образом обзавестись именем и положением в обществе. У него не было за душой ничего, чем он мог бы заинтересовать какую-нибудь особу из хорошей семьи, тогда он решил взять эксцентричностью. И перестал кривляться сразу же, как она объявила об их свадьбе. Но все кругом не поняли, слишком вовлеченные в этот спектакль, что жених принял выжидательную позицию, надеясь лишь на то, что свадьба состоится и ему уже не придется играть Иисуса-революционера.

– Целый месяц до назначенной даты свадьбы мы провели в каком-то абсурде. Я разрывалась от чувств к Володе и желания избавиться от него, то мне казалось, что я и он святые, то – безумцы и я порчу себе и жизнь, и репутацию… Свои страдания я поверяла Николаю. Тогда он был мне очень близким другом, я относилась к нему как духовнику, не думая даже, что мы в будущем поженимся. В конце концов я так себя убедила, что выйду замуж и стану княгиней Мышкиной, что уже невольно примеряла на себя эту новую роль. Каково же будет жене такого чудака в обществе? Что у нас будет за семья? Чем мы станем жить? Оба проповедовать заповеди Иисуса? Облачимся в хитоны? О, как же спастись теперь?! Моему терпению пришел конец, и я…

Тут она замолчала, опять опустив голову.