Дом на холме (СИ)

Ему страшно слушать крики. А еще он ловит себя на мысли, что недавно думал так же, как и толпа: «Пусть нечисть сражается с нечистью и не важно, сколько их погибнет в итоге, главное, чтобы справились с поставленной задачей». Но так было, пока он не оказался рядом с ними и не влюбился в Асманда. Алик помнит печальный взгляд Дарена, когда тот смотрел на портрет своей дочери. И за все время от них юноша получал лишь доброту и заботу. За пару дней каждый из представителей фольклора стал много дороже, чем любой из толпы, несмотря на то, что времени у жителей было достаточно.

Но раздражение переливается через край и находит выход в первом брошенном камне. За ним летят остальные и многие из них в — Алика. Вампир реагирует мгновенно, но с большей яростью, чем от себя ожидает. Зрелище темноволосого мужчины выщерившего клыки убеждает толпу в собственной правоте. Асманд понимает, что теперь шанс подтвердить их невиновность утерян и, подхватив Алика на руки, запрыгивает на крышу, а оттуда устремляется к самому узкому месту в толпе.

Они бегут в горы, а рядом уже мчатся Дарен и Вульф.

Асманд

Прошла неделя с нашего возвращения домой. Я уже обрадовался новому спокойному Алику, не чурающемуся меня и даже предпринимающего робкие попытки к сближению и… из-за этих чертовых людишек все напрасно. Хочется вернуться и разорвать каждого из них на клочки. Но это бесполезно, я понимаю. Предлагал Алику сбегать за какими-нибудь вещами, ну, может, его собственный плед порадует или еще чего там. Нет, ему ничего не надо. Хорошо Даг и Ул подсуетились, закупили одежды для Алика, точнее на десять Аликов, но лучше больше, чем меньше. Не похоже, чтобы у паренька когда-либо было столько вещей. Малыш просил оставить его одного, подумать, видите ли, надо. А мне как? С этим мелким рядом настолько хорошо, что мысль даже о коротенькой разлуке изрядно портит настроение. Но я выкрутился — весь день он ходил один, а я прятался по углам и следовал за Аликом по пятам. Надолго меня не хватило, не знаю, до чего он там додумался, но как был депрессивным, так и остался.

На самом деле Дарен летал к дому Алика… дом сожгли. Возможно, даже к лучшему, что Алику ничего не понадобилось.

— Э-э-эх, — вздыхаю уже громче и подтягиваю к себе Алика. Сидим уже час в нашей спальне, в кресле. Он у меня на коленях. Начинаю любить эту позу, обнимать удобно и вообще — Алик весь такой теплый, уютный и жутко приятно пахнет. — Алик, ну давай, ты поплачешь, и тебе легче станет.

— Не хочу я плакать.

— Хочешь. Я же чувствую. Тебе грустно, одиноко и вообще… плачь, тебе говорят.

— Не хочу я… Ай! Ты меня, зачем ущипнул?!

— Не знаю, врать не красиво, — надулся как мышь на крупу. — Я тебя люблю и хочу видеть твою улыбку. Давай, ты мне расскажешь, о чем думаешь, и мы вместе над этим поразмыслим.

Зря я его ущипнул, конечно, но лучше пусть злится. Хоть какая-то смена настроения. Молчит, молчит… чтоб тебя, Алик! Буду ждать, вижу ведь — выбирает, что ответить.

— Я хотел как лучше, но думал в действительности лишь о себе. Приведу вас, вы всех спасете, а я молодец — таких как вы нашел. Все меня признают и перестанут не замечать. Людей то вы спасли, а они на вас с палками и камнями.

— Блин, Алик. Это даже не смешно и вообще, мы это уже проходили. Твои первоначальные намерения секретом для нас не были. Ты это знаешь. Так чего терзаешься то?

— Но ведь в вас камни кидали! Из-за меня и в вас! А вы всех спасли, и почему даже не сказали об этом сразу?!

— Не понял. Так значит, тебя расстроило отношение каких-то типов к нам. Я правильно говорю? Нас закидали камнями, а не усыпали лепестками роз, не постелили ковровой дорожки, венков на голову не одели, гимнов не спели и даже жалкого стишка не рассказали, и…

— Перестань насмехаться, в твоих устах это звучит, как мелочь.

— Но это так и есть. Знаешь, чего с нами только сделать не пытались, камни — вообще ерунда сплошная. Меня вот осыпали солью, закидывали чесноком, подстреливали из ружей, заряженных серебряными пулями, и сжечь пытались, — довольно отмечаю вытянувшееся лицо Алика.

— А соль зачем?

— Не знаю. Наверное, было новым поверьем того времени. Пули глубоко не вошли, и я их вытащил — все зажило на глазах «охотников», а чеснок в соль обмакнул и съел — что шокировало их еще больше. Из дома вылетел через окно, посмотрел, как тот догорает, ну и переехал в другое место. Мир большой, мне хватит.

Целую в уголок изогнутых в улыбке губ. Молча ликуя, наконец-то, контакт. Мой малыш уже не грустит, облегчение-то какое, кто бы знал.

— Значит все нормально? — робко спрашивает Алик.

— Умилительное ты чудо! Сам бы не сказал, не в жизнь кто из нас не догадался бы, — заверяю я его.

— Я глупый.

— Ага, но Даг меня дураком через день называет, так что смирись — это не лечится и с возрастом не проходит, — переношу его на кровать и продолжаю целовать уже в шею. — Ал, ты мне пообещай одну вещь, пожалуйста.

— Какую?