Дом на кладбище

«Видел бы ты меня сейчас, — пишет он весной 1840 года своему другу, ховортскому дьякону Джону Брауну, — и ты бы от души посмеялся, каким я кажусь со стороны. О лицемерие людское!.. Кто же я в самом деле такой? Каким меня воспринимают? На редкость спокойный, степенный, трезвый, выдержанный, терпеливый, добросердечный, добродетельный, безупречно воспитанный философ — образец добропорядочности и добронравия. Прежде чем войти в комнату, я прячу колоду карт под скатерть, а очки — в буфет. Я, поверишь ли, не пью ни капли, одеваюсь во все черное и улыбаюсь, как святой или мученик. Только и разговоров: „Ах, какой же прекрасный юный джентльмен нанят учителем к мистеру Послуэйту!” Я сопровождаю мистера Послуэйта, когда тот едет в Алверстон, в банк, я пью чай и злословлю с дамами преклонных лет — да и с молодыми дамами тоже! Одна из них, восемнадцатилетняя, сидит сейчас со мной рядом: ангельский лик, голубые глазки, темные волосы — загляденье! Сидит и не подозревает, что дьявол от нее в двух шагах!»

«Безупречно воспитанный философ» обязанностями домашнего учителя обременяет себя не слишком. Бродит по окрестностям, заучивая на ходу сонеты Вордсворта, сочиняет собственные стихи, переводит (и очень недурно) оды Горация, исправно посылает свою литературную продукцию Томасу де Квинси и Хартли Кольриджу и не очень расстраивается, не получив от мэтров ответа. На одно из его стихотворений Кольридж-младший, правда, отозвался, и весьма положительно:

«Вы, пожалуй, единственный из начинающих поэтов, кого я готов оценить по достоинству и похвалить без лести… Я был поражен мощью и энергией Ваших поэтических строк… Ваши переводы из Горация выглядят еще более многообещающими… Многие оды в Вашем переводе могут быть напечатаны с самыми незначительными изменениями…»

Брэнуэлл, увы, этого письма не получил: Кольридж, рассеянный, как все поэты, забыл его отправить, и письмо, причем недописанное, нашлось лишь век спустя в его бумагах.

Учительствовал Брэнуэлл недолго, уже летом Послуэйты вынуждены были с ним расстаться. Однажды «философа», не явившегося вовремя на урок, нашли мертвецки пьяным в близлежащем пабе, к тому же выяснилось, что он соблазнил служанку в доме, где снимал комнату, — скрывать эту связь в скором времени стало невозможно, «обнаружилось (процитируем Пушкина) следствие неосторожной любви»…

Пасторскую обитель — кто бы мог подумать! — также сотрясали бурные любовные чувства, правда, так далеко не зашедшие. По возвращении из Озерного края Брэнуэлл увлекся подругой Шарлотты Мэри Тейлор, но, убедившись, что эту интрижку Мэри воспринимает всерьез, вовремя одумался.

«Я не говорила тебе, что один мой родственник проявил интерес к одной юной леди. Когда же он убедился, что она увлечена им больше, чем он ей, то облил ее презрением», — с осторожностью, напустив должного тумана («один мой родственник», «одна юная леди»), пишет Шарлотта Эллен Насси летом 1840 года.

Влюблена и Шарлотта — кажется, впервые в жизни. И не она одна. Все сестры одновременно влюбились в викария ховортского прихода Уильяма Вейтмена, блестящего эрудита, остроумца и красавца, присланного в Ховорт прямо с университетской скамьи. Когда Вейтмен спустя два года скоропостижно умрет двадцати восьми лет от холеры, Энн будет безутешна и сочинит на его смерть длинное стихотворение, которое, впрочем, кончается скорее за здравие, чем за упокой:

I’ll weep no more thine early doom

But Oh I still must mourn —

The pleasures buried in thy tomb

For they will not return¹².

Шарлотта же, не столь романтичная, как ее младшие сестры, так же быстро в преподобном Вейтмене разочаровалась, как и влюбилась, «оплакивать его безвременный уход» она, в отличие от младшей сестры, не станет.

«Ховорт — не место для него, — пишет она в августе 1840 года Эллен Насси, — человек он светский, ему нужны новые люди, новые впечатления, преодолевать трудности он неспособен. Он так легко в себя влюбляет, что вскоре ему самому надоедает, что в него влюблены. Нет, напрасно Челия Амелия пошла в приходские священники, совершенно напрасно».

(Шарлотта любит псевдонимы: Вейтмена она нарекла Челией Амелией, Эллен — Менелаем, Эмили — Майором, себя — Калибаном, а Брэнуэлла — Громовержцем¹³.)

Громовержец меж тем продолжает искать себя: теперь он уже не гувернер, а скромный клерк на недавно открытом участке железной дороги Лидс — Манчестер. Работа клерком на заброшенном полустанке — не из тех, о чем можно мечтать, но неподалеку Галифакс, а в Галифаксе — театр и яркие творческие личности. Брэнуэлл близко сходится со скульптором Джозефом Бентли Лейлендом и его братом, букинистом Фрэнсисом Лейлендом, оставившим в своих мемуарах подробное описание двадцатитрехлетнего поэта-художника-железнодорожного клерка: