Дом на краю ночи

— Мичеттино! — возмутилась девушка, но кот уже забился под куст олеандра и дрожал там, дико озираясь.

Когда шторм утих на какое-то мгновение, ей почудилось, что она услышала рев самолетов.

Она, должно быть, заснула ненадолго, потому что ее разбудил мощный раскат грома, от которого содрогнулся весь дом.

— Мама! Папа! — На темной лестнице она столкнулась с отцом. — Что это?

— Артиллерия, — ответил отец. — Тяжелые орудия.

— Здесь?

— Нет, amore, они гораздо дальше, чем кажется. Это бомбят побережье Сицилии.

Они с отцом поднялись на крышу. Мощные вспышки, сопровождаемые грохотом, пронзали темноту. Над морем висела пелена из дыма, закрывавшая звезды. Маленькие сицилийские домики, всегда казавшиеся игрушечными, тоже исчезли за клубами дыма. Фонтаны воды и песка вздымались ввысь. По всей поверхности моря на волнах качались обломки.

— Самолеты, — сказал отец. — Эти бедолаги на самолетах, должно быть, попали в шторм.

— Думаешь, кто-нибудь выжил? — спросила девушка. — Может, надо нашим лодкам выйти в море на помощь?

— Они слишком далеко.

На острове поднялась суматоха. Кто-то, выскочив из постели, кинулся в церковь и принялся бить в набат, прежде чем отец Игнацио успел остановить. Маццу с сыновьями, вооружившись вилами и ружьями, помчались на пристань и уже почти отчалили, чтобы спасать раненых, но их не пустили другие рыбаки. Это была плохая затея, так как они могли погибнуть под огнем артиллерии. Толпа собралась на площади, графские крестьяне вытащили статую святой Агаты. Джезуина и другие вдовы вовсю молились, в то время как podesta, то есть сам il conte, довольно комичный в своей ночной рубашке, шерстяных носках и растрескавшихся ботинках, оставшихся со времен Первой мировой, носился, раздавая приказы.

Говорили, что охранники погрузились в свою серую моторку и сбежали, оставив ссыльных без присмотра. Так и было: когда il conte отправился к ним, чтобы приказать восстановить порядок на острове, охранники исчезли.

Всю ночь большие серые корабли подплывали к берегу Сицилии и выгружали людей, маленьких, словно рисовые зернышки. Когда наступил рассвет, произошло еще одно чудо: корабли, диковинными зверями сгрудившиеся у Сицилии, снова пришли в движение и направились к горизонту.

Наутро было слышно лишь отдаленное грохотание, означавшее, что inglesi и americani прорвались вглубь Сицилии. Марии-Грации ничего не оставалось, как открыть бар, что она и сделала. Подняв жалюзи, она увидела толпу соседей, с нетерпением ожидавших новостей из единственного на острове радиоприемника.

Все утро, под грохот артиллерии, Мария-Грация обслуживала многочисленных посетителей бара. Однако по радио так ничего и не передали, как будто там никто не ведал о сражении у берегов Сицилии. Даже Пина, придя после уроков из школы, ничего не смогла разобрать: дикторы Би-би-си сегодня слишком частили, да еще помехи были особенно сильными.

Вот такие дела творились на острове, когда случилось явление человека из моря, единственным свидетелем которого стала Кончетта.

Возбужденная стрельбой и грохотом, Кончетта бродила по острову в поисках подходящего пункта наблюдения. К полудню она добралась до самой дальней оконечности Кастелламаре, где кустарники спускались к пещерам. Солнце уже давило ей на плечи, и она укрылась в ближайшей расщелине. Пещеры никогда не пугали Кончетту: она знала про странные рыдания, но ни в какие глупые греческие привидения не верила.

Был полдень, апатичное море сверкало на солнце, лишь легкая рябь тревожила его покой. Сицилия маячила вдалеке размытой тенью, дымкой над водой. Как бы ей сейчас пригодился бинокль вроде тех, что были у мальчишек из Balilla! Какой же чудесный грохот и дым был на рассвете!

Кончетта толком не понимала, что такое война, но ей определенно нравился весь этот шум и хаос. Они отвечали ее восприятию окружающего мира. Она всегда относилась ко всему настороженно, с опаской. Шесть лет все только и делали, что окропляли ее святой водой да осеняли крестом. Ее везде подстерегали благочестивые старушки, размахивавшие образами святой Агаты, папаша запугивал четками, а она всего лишь хотела, чтобы ей позволили бегать на свободе! Для Кончетты внешний мир был скалой в туманной дымке моря, и ей не приходило в голову, что все это должно иметь какой-то смысл. Она не знала, сколько ей лет и как называются другие острова, и была согласна со своей матерью в том, что звезды и морские приливы — такая же загадка, как и ее болезнь. Мир — это про что читают в книжках умные люди вроде директрисы Веллы и il conte, и этот мир ее не касался.

Но сейчас что-то возникло вдалеке на морской глади, и Кончетта почувствовала легкий холодок. Она пригнулась у входа в пещеру, маленькая, невидимая, и стала ждать.