Дом на Луне

Сутки он просидел неподвижно, скрываясь от посторонних глаз. А к ночи надел широкое легкое пальто с костяными пуговицами дяди Эфраима, надвинул на глаза шляпу с волнистыми полями и, растянув электрический шнур на всю длину, вдвоем с Андреичем (тот попросился в ассистенты) взгромоздил месяц в лодку, которую выдал Газик.

Скрипнули уключины. Мирные и спокойные, Кеша с месяцем вынырнули из ветвей плакучих ив.

Лунная дорожка выстелилась от борта лодки и коснулась дощатого причала, где расположились на веранде посетители ресторана «Хрустальный звон», придвинув к себе поближе сигары и виски.

Музыка стихла. Разговоры умолкли. Запредельное безмолвие охватило мир. Кто-то от неожиданности уронил вилку, и этот шум показался оскорбительным для такого момента.

Вдруг запел соловей, будто Газик и ему пообещал гонорар.

Все-таки удивительно, как он, простой директор ресторана, сумел проникнуть в самую суть искусства Кеши своим орлиным оком?..

Газик тоже поддался очарованию этой сцены, словно нарочно созданной для какой-нибудь Венеции, где тот пока не бывал, но собирался с семьей на Indian summer. За служебным столиком запивал он пивом сэндвич с красной икрой, одним глазом пристально глядя на плывущего к неведомым горизонтам Иннокентия, а другим наблюдая за окаменевшими посетителями «Хрустального звона».

Кеша плыл медленно, не отдаляясь от берега, на расстоянии человеческого голоса, чувствуя себя человеком, которому нечего терять, убежденным в своей уединенности, проигравшим в споре с жестокой судьбой. Так плывут в нерожденное, непреходящее, вечное, незыблемое, труднодостижимое для несовершенных.

Внезапно стряхнув оцепенение, люди повскакали с мест, хлынули к бортику. Тайная дрожь пробирала до самых печенок всех, кто теснился у края причала. Повара и официанты бросили кастрюли, тарелки, сковородки и выбежали из кухни на веранду, ибо ничто здесь не предвещало событий подобного размаха.

Испытывая потрясение вездесущим Бытием, они провожали взглядом неторопливо плывущих Кешу с месяцем, пока лодка не скрылась в осоке и камышах, растворившись во мраке.

Тут народ на веранде, словно ослепленный коллективной галлюцинацией, возопил:

— Браво!

Буквально обезумев, клиенты стали заказывать еще выпивки, закусок и мороженого дамам. Свет Кешиной луны, озаривший ночь, выхвативший из темноты прибрежные тополя, дыхание трав, движение облаков, благотворно повлиял на выручку. Газик был очень доволен.

Лодку в камышах поджидал астроном Андреич. Он подтянул ее к пристани, и Кеша ступил на берег. Там уже горел костерок, вокруг него грелись старики с косматыми седыми головами, белеющими во тьме, как гималайские вершины, — явные приверженцы одной чаши, одной трости и одного одеяния. Кеша залюбовался их отрешенными лицами, освобожденными от времени.

— А вот и наш друг с луной! — обрадовался Потеряев. — Знакомьтесь, Иннокентий, мои собратья: Сердюков, бард и менестрель, человек блаженной свободы и безграничной чувствительности.

— Виктор Борисович, — солидно произнес Сердюков, настраивая гитару. — Можно просто Витька.

И запел:

— Налей мне рюмку, Роза,
я с мороза…
И за столом сегодня
Ты и я…

— А это Йося Мерц, бывший директор киностудии «Союзмультфильм».

— Очень приятно, — сказал Кеша.

— Поздравляю! — Иосиф Соломонович пожал ему руку. — Я, собственно, и сам не чужд изобразительному искусству. В моем возрасте уже все не важно, а вот Художникам Творящим — для них много значит, чтобы кто-то дернул за пуговицу и сказал: старик, а ведь ты гений!

На бревнышке вязала крючком беретик старушка с буклями и золотым бантом, посверкивая на груди брошью, изображающей чайку в полете. Звали ее Коммунара.

Потом еще подвалила публика из отошедшего в мир иной пансионата престарелых. Около костра стоял походный столик с водкой и салатами, пластиковые тарелки, одноразовые стаканчики. В зарослях болотных трав Газик велел устроить угощение для Кеши, а добрый Потеряев созвал этих старых оборванцев.

— Они нас не объедят, тут всем хватит, — говорил он радушно, — напоминая пса Пифа, который приютил окрестных дворняг в своей будке, а сам остался под дождем на улице.

Все дружно выпивали и закусывали. Увидев Кешу, они радостно приветствовали его пьяными выкриками.

— Банкет — на халяву, как сейчас говорят! — воскликнул осанистый такой, рослый старик с палкой. Он был одет в поддевку из бурого сукна, из-под нее выглядывала потрепанная тельняшка времен Первой мировой, а на руке красовалась татуировка «Нет в жизни счастья» через букву «ять».

— Хорошо! — он блаженно жмурился, закусывая очередную стопку маринованным огурчиком. — Бухаешь, кайфуешь!..

— Это наш главный халявщик! — любуясь им, сказал Потеряев. — Как где банкет — Тихон Михайлович, никем не приглашенный, — первый у хорошего места за столом.