Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры (ЛП)

Ханна заново открыла для себя прелесть прогулок на природе с приятным спутником и энергичным малышом. Курорт Скарборо был самым подходящим для этого местом; две женщины и их юный подопечный исходили город вдоль и поперек, от Оливерова холма до Северной бухты, от минеральных источников до Южной бухты, от расползающихся во все стороны окраин до лабиринтов улочек и переулков старого города.

Они гуляли и разговаривали. Говорили о прошлом, настоящем и будущем. Для Ханны в каждом из этих времен скрывался особый интерес и особая радость. Как ребенок, готовый слушать любимую сказку на ночь сотни раз, она никогда не уставала от рассказов Рэйчел о том, как они с Марком познакомились и полюбили друг друга.

— Я никогда не называла его Сонни, как остальные; для меня он всегда был Марком, — вспоминала Рэйчел. — Никто, кроме меня, не называл его так; это имя принадлежало только мне. Когда его к нам привезли, он был ужасно ранен. Мы не надеялись, что он выживет. Думаю, врачи просто делали что должны, ни на что не рассчитывая. А я с самого начала почему-то решила, что он особенный, что я обязана его спасти. Не знаю почему, но я потом поняла, что, наверное, влюбилась в него еще тогда. Он долго пролежал без сознания, и, может быть, именно это ему было и нужно; организм должен был восстановиться после операций. День за днем, ночь за ночью я сидела у его постели, хотя нарушала все правила, пренебрегая другими пациентами. Дважды в день я меняла повязки, каждый раз промывая раны. Мне приходилось кормить его с ложки, хотя в первые дни это было тяжело. Иногда он съедал немного супа или каши, даже мороженое, хоть и лежал без сознания. Я видела это и надеялась, что он прорвется. Наконец он очнулся; это было само по себе удивительно. — Рэйчел улыбнулась, вспоминая миг, когда Сонни открыл глаза. — Я меняла ему бинты. Подняла голову и увидела, что Марк на меня смотрит. Я ощутила такую благодарность, что потом пошла в тихий уголок и зарыдала от облегчения и счастья. Наверное, в тот момент надо было понять, что я влюбилась, но я тогда не понимала.

Лишь потом, когда он встал и начал ходить, хоть и на костылях, он признался, что тоже меня любит. Сперва я решила, что это не любовь, а признательность, но потом он меня поцеловал, и в этом поцелуе было столько страсти, что я перестала сомневаться в его чувствах. После этого уже казалось неизбежным, что мы поженимся, и, когда его отпустили в увольнительную, он предложил так и поступить.

— А тебе когда-нибудь было обидно, что вы пробыли вместе совсем недолго? — спросила Ханна.

— Мне обидно каждый день, — честно призналась Рэйчел. — Я просыпаюсь с этой мыслью каждое утро. Иногда вижу молодые пары, у которых еще все впереди, и думаю: а ведь это могли бы быть мы с Марком. Но останутся ли эти пары вместе или разойдутся? Я почему-то знаю, что мы с Марком не разошлись бы, и оттого обидно вдвойне. С другой стороны, нам не хватило бы и целой жизни. Поэтому остается лишь лелеять чудесное воспоминание о недолгом времени, которое у нас было, и благодарить судьбу за маленького Марка, ведь, пока он со мной, его отец в некотором роде тоже рядом.

Ханна со слезами на глазах обняла невестку.

Позже, успокоившись и поразмыслив, Ханна спросила Рэйчел, думала ли та о будущем.

— Ты не можешь отдать всю жизнь ребенку, — сказала она. — Он будет расти и все меньше в тебе нуждаться, потом женится и уедет прочь. Меня к тому времени уже не будет. Что ты станешь делать тогда? Больно думать, что до конца жизни ты останешься одна.

Рэйчел призналась, что почти об этом не задумывалась.

— Сестринское дело было для меня призванием, а не работой. Можно сказать, я была миссионеркой, полной рвения и жажды помогать и исцелять. Потом в моей жизни ненадолго появился Марк, после него малыш Марк, который нуждался во мне и до сих пор нуждается. Если вы спрашиваете, не думала ли я о том, чтобы снова выйти замуж, ответ «нет», в этом я совершенно уверена. Все, чего я хотела, у меня отняли. Любой другой мужчина всегда будет проигрывать в моих глазах Марку. И по отношению к этому новому мужчине это будет несправедливо, потому что мое сердце навсегда будет принадлежать Марку и никто не захочет играть вторую скрипку для призрака, с которым его вечно будут сравнивать. Так что, пожалуй, единственное, чем я хотела бы заниматься, — сестринское дело. Возможно, я таким образом смогу приносить пользу людям.

* * *

Директор банка нервничал. Джеймс Фишер вручил ему чашку кофе, обошел стол и сел. Его кабинет был просторным и светлым. Здание новой штаб-квартиры «Фишер-Спрингз» достроили несколько месяцев назад. Джеймс Фишер сам следил за проектированием и строительством, только обустройство своего кабинета поручил Элис. Та сидела за вторым столом, таким же, как первый; он стоял под прямым углом к столу мужа.