Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

Когда он выехал с парковки на дорогу, дождь на пустоши лил сплошным потоком, и один короткий стеклоочиститель не мог справиться с таким напором воды. Довольно мощный для того времени автомобиль разогнался до сорока пяти миль в час но, достигнув перекрестка, резко остановился. Он остановился, потому что капот машины ударился о низкую каменную стену, какие можно было часто встретить в том регионе в сельской местности. Водитель не пристегнулся, и при столкновении его отбросило к ветровому стеклу. Ударившись о твердый камень, мотор машины сдвинулся в сторону пассажирского салона, и рулевая колонка придавила грудь автомобилиста, вызвав многочисленные повреждения внутренних органов. Были ли те смертельными, неизвестно, но не так уж это важно, так как осколком разбившегося ветрового стекла водителю перерезало сонную артерию.

Прошло два часа, прежде чем подняли тревогу, но водитель умер мгновенно, так что ему бы все равно не успели бы помочь.

К вечеру все местные газеты трубили о страшной аварии. Кларенс Баркер прочитал заметку практически без интереса. Личность погибшего пока не обнародовали; полицейские, видимо, хотела сначала оповестить родственников. Кларенс перешел к другим новостям; ему хватало своих проблем.

Вскоре после увольнения Чарли Бинкса с химического завода Кларенс получил письмо от адвоката. В нем говорилось, что завод больше не имеет права производить краски по патентам, зарегистрированным на имя Чарли. В письме перечислялись виды красок; Кларенс навел справки и с яростью выяснил, что заводу теперь нечего производить. От него осталось одно название.

Это событие оказало торговцам «ХАК» медвежью услугу. Почти все клиенты фирмы привыкли покупать краски завода «Аутлейн». И когда склады опустели — а это случилось очень быстро, — клиенты были вынуждены обратиться к другим поставщикам. Многие ушли в «Спрингз-Хемикал», новую ветвь «Уокер, Пирсон, Фостер и Доббс». Другие разозлились, что их подвели, и отменили крупные заказы на поставки шерсти. Были и те, кто пока остался, но на будущее решил обращаться в «Уокер, Пирсон, Фостер и Доббс».

Кларенс злился, злился и боялся. Все, ради чего он работал, плел интриги и заговоры, манипулировал и подсиживал, ускользало от него именно тогда, когда он достиг своей цели, и он не знал, как исправить ситуацию. Без доходов от химического завода прибыль компании неизбежно должна была уменьшиться. Показатели шерстеобрабатывающего завода в последнее время оставляли желать лучшего, так как Кларенс тянул из завода деньги, чтобы платить вымогателю. В отчаянии он выписал сам себе чек, чтобы наскрести денег на последний платеж. Другого выхода не было, и в глубине души Кларенс понимал, что это начало конца и, если не случится чудо, вскоре он все потеряет.

* * *

Доктор Ричард Миллер наблюдал за Рэйчел, переходившей от пациента к пациенту. Он проработал в больнице больше года, когда ему представили сестру Каугилл. Она пришла на место коллеги, вышедшей в декрет. Это было десять месяцев назад. Миллер сразу же проникся к новой медсестре симпатией, и со временем это чувство лишь усилилось. К сожалению, Рэйчел не подавала никаких ответных знаков. Неизменно вежливая, дружелюбная, веселая и усердная, она вела себя с ним чисто профессионально. Когда же Ричард пытался перевести разговор на личные темы, спокойно, но твердо возвращалась к медицинским вопросам. Ее отказ был мягким, но все равно обидным.

Из больничных слухов Ричард узнал, что Рэйчел овдовела во время войны и у нее был маленький сын. Ни то ни другое его не смущало, тем более что поговаривали, что она — богатая наследница. Ричард вздохнул, зная, что разрешить эту ситуацию сможет лишь судьба. В судьбу он верил. Судьба помогла ему выжить на войне, пока вокруг люди погибали тысячами.

Глава сороковая

Во время отлива вода обнажила гладкий и ровный песчаный берег. Маленький мальчик уверенно вышел на середину пляжа и установил крикетные воротца — подарок на день рождения. Две женщины снисходительно наблюдали, как он аккуратно отмеряет шагами расстояние, которое, по его мнению, составляло двадцать два ярда. Он протянул мяч матери, а бабушке велел быть вратарем.

— А боулером меня, значит, не возьмешь, Марк? — рассмеялась бабушка.

— Ты слишком закручиваешь мяч, — ответил Марк со всей серьезностью, на которую только был способен пятилетний мальчик.

Участники и зрители наслаждались матчем. Впрочем, наблюдали за игрой в основном чайки; в октябре на южном пляже почти никого не было, кроме самых смелых, так как погода стояла холодная.

Бродяга, должно быть, совсем продрог, но, кажется, не собирался уходить. Сосредоточенно нахмурив лоб, он наблюдал за игрой издалека. Его возраст было нелегко определить из-за длинных, спутанных и грязных каштановых волос, посеребренных сединой, как и его неопрятная длинная борода. Чем занимались эти люди? Их игра казалась бродяге очень знакомой. Он должен был вспомнить. Бродяга попытался. Вспоминать он не любил; один раз попытался, и, когда вспомнил, начались кошмары. Он не хотел, чтобы кошмары вернулись.