Хочу, чтобы это письмо дошло до всех глав департаментов в Австралии и зарубежных филиалов. С сегодняшнего дня вам запрещено принимать на работу японцев. Кроме того, всем компаниям в составе концерна запрещается вести торговые операции с предприятиями и организациями, находящимися в Японии, дочерними филиалами японских компаний или с теми, кто тесно связан с Японией. Неподчинение приказу повлечет за собой немедленное увольнение без выходного пособия и льгот.
Секретарша взглянула на него и улыбнулась.
— Полагаю, тут все предельно ясно, — безэмоционально сказала она.
— Не слишком категорично?
— Не волнуйтесь. По мне, так все нормально, и, если честно, думаю, большинство австралийцев возражать не станут. Сейчас напечатаю.
Что-то в ее тоне подсказало Люку, что секретарша не просто выражала свое непредвзятое мнение.
— Эти ублюдки пытали моего брата, — объяснил он, — и, судя по всему, вы тоже знаете кого-то, кто от них пострадал.
— Мой зять, — ответила секретарша. — Он вернулся домой, но выглядит как ходячий скелет, а ведь война закончилась два года назад. Помимо физических увечий, его мучают страшные кошмары. Он будит весь дом, кричит и не может остановиться. Вы их ублюдками назвали? Я бы сказала, это любезность.
Люк смотрел женщине вслед. Новые свидетельства жестокости, которую пришлось пережить Филипу и другим солдатам, опечалили и разозлили его. И хотя секретарша об этом не догадывалась, своими словами она только что обеспечила себе пожизненное место в его компании.
В последующих действиях Люка крылся любопытный парадокс. Запретив связи с одним бывшим врагом, он начал помогать людям, которых тоже можно было бы считать противниками. Однако для Люка Джанни и Ангелина Рокка всегда были австралийцами, невзирая на их итальянское происхождение. К тому же Люк своими глазами убедился, на что способны его сограждане, разорившие виноградник Джанни. В тот день Люк вызвал к себе главу инженерно-строительного департамента и управляющего директора сельскохозяйственным филиалом и безапелляционным и не терпящим возражений тоном объяснил, что от них требуется.
У инженера возникло лишь одно замечание.
— На эту площадку будет трудно привлечь рабочих.
Люк покачал головой.
— Не будет. Поговорите с констеблем местной полиции. Он в курсе случившегося на винограднике и в курсе моих планов. Он сделает так, что рабочие выстроятся в очередь, хотят они того или нет.
Глава двенадцатая
С уходом Джессики в траурный отпуск у Сонни, Саймона Джонса и Марка появились новые причины для тревоги, и времени предаваться горю совсем не осталось. Хотя никто не был этому рад. Все началось с телеграммы из Австралии.
— Оказывается, у Патрика Финнегана проблемы куда серьезнее деловых неурядиц. Мне доложили, что он сейчас не ходит в контору, его жена Луиза сильно заболела. К сожалению, отравление воды на шахте коснулось и ее, и пока неизвестно, выживет ли она. В отсутствие Патрика концерном управляет один из Фишеров. Мы его не знаем и не можем влиять на его деловые решения. Кроме того, невозможно предсказать его реакцию. Едва ли этот человек станет поддерживать нас, как поддерживал Патрик.
Сонни не догадывался, что человек, взявший на себя управление концерном, приходился ему племянником, и в этом крылась определенная ирония. Мать Сонни, Ханна Каугилл, могла бы рассказать ему об этом, но она умерла и унесла эту тайну с собой в могилу.
Через месяц пришло письмо из головного офиса в Австралии за подписью нового управляющего директора Люка Фишера. Содержание послания было кратким, не совсем неожиданным, но все же в него было трудно поверить. Фишер заявил, что решил закрыть британский филиал, объясняя это не только взрывом на химическом заводе и компенсацией, которую «Фишер-Спрингз» предстояло выплатить из-за катастрофы на шахте, но и довольно низкой прибылью подразделения. Последний фактор стал определяющим.
— Я, мягко говоря, расстроен, — признался Сонни Саймону, — не столько за себя, сколько за наших сотрудников. Средний возраст наших рабочих — сорок-пятьдесят лет, а с нынешним уровнем безработицы найти новое место будет практически невозможно.
— Даже если и так, — ответил Саймон, — мы тут бессильны. У нас осталось лишь текстильное производство, а этого мало, чтобы обеспечить рабочие места всем, кто их потеряет. Открывать новый химический завод мне не хотелось бы.