Дом на мысе Полумесяц. Книга вторая. Накануне грозы

Поскольку у Джессики Танниклифф не было родственников, сразу после смерти матери ее забрали полицейские. Два дня она провела в полицейском участке. Допросив ее, следователи сняли с себя обязательства и передали девушку в приют. Та, как-никак, была сиротой.

В участке Джессике не нравилось, но в приюте понравилось еще меньше. Узнав, что ей назначили опекуна и в скором времени она уедет, девушка могла бы обрадоваться, но испытала противоречивые эмоции. Ее соблазнение, если можно было так его назвать, дикая реакция матери и убийство Дюранта, избавление от трупа, банкротство матери и ее последующее самоубийство — все эти потрясения вызвали у девушки злость, обиду, смятение и вину.

Через два дня после того, как Джессике сообщили о грядущем переезде, Майкл и Конни приехали за ней и обнаружили девушку в мрачном и молчаливом расположении духа.

Приют располагался в унылом викторианском доме типовой застройки; войдя в здание, Конни брезгливо сморщила нос. Большинству содержавшихся в приюте детей не исполнилось и десяти, но многие успели повидать насилие, надругательства, родительское равнодушие и страдали различными физическими и психическими расстройствами. В доме пахло вареной капустой и прочими малоприятными запахами с кухни в сочетании с рвотой, мочой и еще чем похуже. Конни и Майклу стало дурно, и тошнота не проходила еще долго после того, как они уехали.

Супругов провели в жалкое подобие приемной. Здесь стояли просиженные кресла с дырявой обивкой, все от разных гарнитуров; обои, покрытые коллекцией странных пятен непонятной природы, местами отклеились и свисали кусками, а под ними обнаруживались пятна сырости. Дыр в занавесках было еще больше, чем в обивке кресел, а пятен было столько, что их можно было принять за узор наподобие того, что покрывал и обои. На полу красовались остатки ковра, хотя дыр в нем было больше, чем самого ковра; угадать настоящий цвет и узор этого покрытия было уже невозможно. На двух маленьких, дешевых и облупившихся деревянных столах стояли переполненные пепельницы, пустые пивные бутылки и мутные стаканы, непрозрачно намекавшие на пристрастия хозяев приюта.

— Джессика, — мягко промолвил Майкл, обращаясь к суровой прямой спине девочки, стоявшей неподвижно и глядевшей в пыльное окно. — Джессика, — повторил он, — тебе о нас рассказывали? Ты знаешь, кто мы и куда ты поедешь?

Джессика медленно повернулась и посмотрела на Майкла и Конни. Она излучала враждебность, подозрительность и страх. Без всякого выражения она взглянула на Майкла, затем, так же равнодушно, на Конни. И не произнесла ни слова.

— Нас… то есть меня… назначили твоим опекуном, — объяснил Майкл. — Мы приехали забрать тебя из… этого места. — Он с неприкрытым отвращением окинул взглядом комнату, где они находились.

Джессика снова взглянула на Хэйга и заговорила впервые с тех пор, как они вошли.

— Почему? — спросила она бесцветным монотонным голосом.

— Потому что, — медленно ответил Майкл, осторожно подбирая слова и не упоминая имени Шарлотты, — меня попросила об этом твоя мама. Она написала мне письмо перед… — он замялся на миг, — перед смертью.

— Но почему вам? — снова спросила Джессика таким же безжизненным тоном.

— Наверное, — чуть более уверенно ответил Майкл, — потому что когда-то давно мы с твоей матерью были женаты, но у нас ничего не вышло. И она попросила меня — точнее, нас с Конни, — чтобы мы взяли тебя к себе в дом, где о тебе будут заботиться и ты сможешь стать счастливой и чувствовать себя в безопасности.

— Ты хочешь поехать с нами? — спросила Конни.

Джессика пожала плечами и снова уставилась в грязное окно. Майкл и Конни в отчаянии переглянулись. Конни шагнула вперед и обняла девушку за плечи. Почувствовала, как Джессика напряглась, но через секунду броня ее рухнула, и она повернулась и прильнула к Конни, залившись слезами.

— Не бойся, — прошептала Конни, — все будет хорошо.

* * *

Хотя в Бейлдоне Джессику окружили теплом, вскоре включили во все семейные дела и впервые в жизни она ощутила себя почти частью семьи, над ее восприятием жизни навсегда нависла мрачная пелена, не желавшая рассеиваться.

Хуже всего было чувство вины Джессики из-за самоубийства матери, так как она ощущала себя его причиной. Но была и другая проблема, сперва показавшаяся девушке лишь праздной мыслью, которую легко было не замечать; тем не менее шло время, и чувство вновь и вновь давало о себе знать — та же безудержная тяга, которую она уже испытывала прежде. Причина ее была очевидной, хотя Джессика долго этого не понимала.