Дом на Северной

— Не вздумай, баба, сама сготовлю. Поняла? Тебе бы только канителиться. — Девочка сняла ботинки, положила их на табуретку и принялась хлопотать у печки.

— А ты тетю помнишь? — спросила старушка.

— Не-е, — не повернувшись, отвечала девочка, в ее неторопливости было что-то важное. — У меня две пятерки сегодня.

— Умница ты моя, — прослезилась вновь старушка, но все же поднялась, пересела на табуретку, посидела, как бы примериваясь к своим силам, и включила электроплитку в сеть.

Катя собралась уходить, с нежностью, уже одеваясь, наблюдала за девочкой, и у нее набежали слезы на глаза.

— А вы к нам обязательно заходите, — пригласила она, уже стоя в дверях, оглядываясь на девочку, серьезно и сосредоточенно чистившую картошку, и ей так хотелось смотреть и смотреть на нее, и жалость, и нежность, горькое чувство вины залили Катю, и она торопливо вышла, чтобы не расплакаться. Как хорошо иметь ребеночка, особенно если это девочка!..

Катя брела медленно, и ей казалось, будто сейчас она коснулась удивительного счастья. Старуха больна, но счастлива только потому, что рядом вертелся комочек молодой жизни — девочка. Это и есть, видимо, счастье. Одному этому счастью можно отдать себя всю.

Уж был вечер, и по темному небу с севера неслись облака, обещая дожди, торопливо шумели, роняя лист, ветлы, тополя; где-то высоко в небе сторонкой пронеслись реактивные самолеты, разорвав на время обманчивую тишину осеннего вечера. И на городок опускались ранние сумерки, серые сумерки осени.

Катя, думая о старухе и девочке, недалеко от дома завернула к универмагу. Денег у нее с собой не было, но хотелось поглядеть, что же можно купить будет с получки. Давно мечтала купить радиолу. В дверях она столкнулась с мужчиной, отскочила в сторону и быстро вошла в универмаг. Универмаг был гордостью районного начальства, выбор товаров тут не очень велик, но зато ситца, всевозможной материи очень много, выбор большой; стояло множество радиоприемников, радиол, украшений, лежали на витрине точно такие же, какие подарил ей Юра, янтарные бусы, стоившие целых двести рублей. Катя бусы не носила, хотя обида на него давно прошла.

Она поднялась на второй этаж, где находились хозяйственные товары, обувь, походила и спустилась вниз, направляясь домой.

В дверях опять столкнулась с мужчиной.

— Катя? Ты?

Она сразу узнала его, хотя было темно, жиденько горевшая у входа лампочка совсем не давала света. Сначала ей хотелось бежать, бежать и не откликаться, так сразу вдруг стало обидно и мучительно за все — за мучения, за то, что он долго не приходил, но ноги плохо слушались, а в голове, словно кто ударил обухом, зазвенело, у нее сразу так стало сухо во рту, что она слова не могла вымолвить.

— Катя! — Юра узнал ее, подошел, оживленно что-то говоря, радостно суетясь, от него пахло машинным маслом — это сразу ощутила Катя, не переносившая запахов машинных масел. Она сделала шаг в сторону, чтобы избавиться от запаха, но Юра взял ее за руки своими горячими руками. — Я тебя ждал, Катенька ты Зеленая. Пошли, я на машине. Да что с тобой, красавица ты моя? Столько не виделись, а ты как будто и не хочешь меня… и не рада мене?

Он все пытался заглянуть Кате в Лицо, но она, нагнув голову, не отвечала, стесненная обидой, комом застрявшей в горле, в любую минуту готовая разреветься. Юре стоило больших трудов уговорить ее сесть в машину. А когда он включил в кабине свет, Катя не смогла сдержаться и заплакала, попыталась открыть дверь и уйти. Он включил скорость, машина тронулась, направляясь по дороге мимо нового общежития в степь, где видно было, как мотаются столбы света от других автомобилей, прыгающих на ухабинах. Машина неслась быстро, из-под колес вылетали ожившие от света и грохота, еще не успевшие улететь перепелки, куропатки, летели некоторое время в свете фар, радуясь и пугаясь, и ныряли в темноту. Они ехали так час, в кабине стало жарко, и Катя опустила стекло.

— Жарко? — спросил Юра, выключил мотор, и сразу уплыл куда-то шум, исчезли сквозняки, осталась только, казалось, одна Катя.

Катя ни о чем не думала, обида сама по себе прошла, на время ее охватило равнодушие, было все равно, куда едет машина, долго ли будет мчаться по ночной степи. Машина остановилась. Катя соскочила на землю, направляясь в темноту.

— Ты куда?

Ее словно кто подстегивал, звал в степь. Было темно, только вдали виднелись какие-то огоньки. Но это было так далеко. Катя услыхала догонявшего, запыхавшегося Юру и остановилась. Она совсем не устала от быстрой ходьбы. Ее волновало не присутствие Юры, а сама степь, огоньки, таинственно горевшие вдали, — огоньки бередили какие-то смутные ощущения.

— Катенька, ходишь ты, скажу я тебе! — проговорил Юра, останавливаясь рядом. — Смотри, Катенька. А до машины, видишь, сколько? До машины, как до звезды небесной, далеко! А?