Дом на Солянке

Так он показал себя тактичным и понимающим сотрудником угрозыска, хотя на самом деле всего лишь не хотел, чтобы Надя услышала, как он копает под нее. Ксения Александровна прошептала:

– Спасибо вам за все.

Тут Опалин по-настоящему смутился и пробормотал, что он ничего особенного не сделал, но его собеседница упрямо продолжала:

– Нет ничего хуже, чем это ужасное неведение…

Она снова заплакала.

– Надя, останься с мамой, – неожиданно объявила Маша. – Я провожу товарища…

Опалин забрал вещественные доказательства, спрятал протокол и двинулся к двери. Он был недоволен собой, потому что утаил от вдовы часть правды о том, как умер ее муж, но добивать человека известием о том, что ее спутника жизни заколотили в импровизированный гроб и закопали заживо, Иван считал для себя невозможным.

– Вы на меня сердитесь? – спросила Маша.

– Я? Почему?

– Не знаю. Мы на «ты», или на «вы»?

– Можно на «ты», – легко согласился Иван.

– Ты хотел меня в кино пригласить. Я отказалась. А теперь я тебя приглашаю, – выпалила она и покраснела.

Опалин понял, как ей было непросто произнести эти слова, и его это тронуло.

– Куда? – спросил он, решив поддержать игру.

– В кино. В «Артес». Это возле сада «Эрмитаж». Придешь?

– А что за фильм?

– Не знаю. Немецкий какой-то, «Симфония большого города». Только в одном кинотеатре идет. Будешь?

– Когда?

– В семь вечера. Завтра, например.

Опалин вздохнул:

– Я не знаю, как у меня на работе сложится. Может быть, не смогу. Ни завтра, ни послезавтра. Не потому, что не хочу, а…

– А ты мне позвони и скажи заранее. У тебя же есть наш телефон?

– Ну, есть.

– Позвони. Ладно?

– Хорошо.

Маша открыла дверь. На пороге неожиданно обнаружилась женщина лет сорока пяти, которая тянула руку к звонку. У нее было унылое выражение лица, как у человека, на которого обрушились все козни мира, но шляпка выдавала желание жить и кокетничать, и платье, хоть и из неброской материи, было явно пошито на заказ.

– Ох, Зоя Егоровна, – выдохнула Маша, – я не уверена, что мама сможет вас принять, у нас горе…

– Да ты что, Машенька? – Гостья меж тем уже вошла. – Ай-ай-ай. Что же это с ней?

Маша кивнула на прощание Опалину и затворила дверь. Остаток разговора он не слышал. «Не использует ли она меня? – подумал он, спускаясь по лестнице. – А ведь насчет Нади я могу и у нее спросить, только осторожно. И что это за обороты такие – “мама сможет вас принять”? Ничего я не понимаю в этом семействе…»

Он вернулся в Большой Гнездниковский и увидел, как Логинов допрашивает задержанного полотера Петрова.

– Значит, Карпова ты не убивал?

– Нет. Нет!

– И вообще его не знаешь?

– Да не знаю я!

– Зачем вчера во Дворец труда приходил?

– А что, нельзя? Вон, меня в газете пропечатали… жизнь мне испортили… На работе надо мной смеются! Тебя, говорит, жена бьет… А мы люди мирные… Ну, ругаемся, бывает, но с топором никто ни на кого не кидается…

– Ваня! – сказал Логинов, поворачиваясь к Опалину. – Сходи-ка к Терентию… Дело у него до тебя есть.

Иван спрятал улики и бумагу в сейф и отправился к начальству. В кабинете у Филимонова он застал плечистого, широколицего, улыбчивого гражданина в кожаной куртке, галифе и военной гимнастерке. Фамилия у него была простая – Константинов – в отличие от должности. Он занимался самыми опасными бандитскими группами, которые орудовали в Москве и губернии.

– Садитесь, Иван Григорьевич, – сказал Филимонов, и Опалин, протянув руку Константинову, рукопожатие которого оказалось очень крепким, опустился на стул.

– Значит, это ты – Опалин? Ну, поздравляю. Разворошил ты, Ваня, осиное гнездо. – Константинов усмехнулся, показав широкие, крепкие, белые зубы. – Значится, так. – Он говорил не «значит», а «значится». – Сизова, которая по бумагам числится хозяйкой парикмахерской…

– Рыжая? – не удержался Опалин.

– Рыжая, да. Никакая она не Сизова, а Клейнерман, она же Лаптева, она же Сивицкая, она же… короче, перечислять можно долго. Жена бандита Тургеля из Одессы. Тургеля вывели в расход несколько лет назад, а она пропала, а теперь вот всплыла. Брюнетка, которая живет в том же доме, тоже из Одессы, зовут Элеонора Щуровская. За ней ничего не числится, если не считать того, что она четыре раза выходила замуж за стариков и все четыре раза оставалась вдовой. Пустячок, можно сказать! – Глаза Константинова зажглись. – Левша, который мастер резать глотки, – Бовэ, он же Скорняков, а по-простому Муля Флейшман. Здоровяк, который там должен отираться, – приятель Мули, некий Хмель, но пока он в парикмахерской не появлялся, и вообще на Малой Никитской его не видели. Еще у нас имеется гражданин Саккетти, который недавно вышел на свободу. В Москву ему путь заказан, но когда это им мешало… Пришел в парикмахерскую, постригся, побрился и долго говорил с хозяйкой. Не зря он там отирается, ох не зря…

– Саккетти, кажется, медвежатник? – спросил Опалин.

– Не кажется, товарищ, а есть. И благодаря тебе, Ваня, мы теперь знаем, что существует банда, в которой состоят как минимум пятеро. Судя по их активности, они нацелились грабануть отделение Мосгорбанка на Арбате. Щуровская уже три раза туда наведывалась.