Дом на солнечной улице

Я обвила его шею руками и коснулась шрама. Он казался глаже, чем когда-либо. Баба не стал закрывать шрам, как прежде – мы не играли. Мне нужно было ждать всю весну, чтобы доучить алфавит, закончить школу и поехать в Америку вместе с мамой и Мар-Мар. В персидском алфавите тридцать две буквы, и детям нужен был целый год, чтобы выучить разные их формы в начале, середине или конце слова. Они прятались и издевались над нами, меняя форму или теряя звук, когда слеплялись с другими буквами, чтобы стать словом. Фарси тяжело учить в детстве. Хоть баба и уверял, что мы встретимся снова, я переживала о его путешествии. «Сафар» в сказках ака-джуна означал путешествие, полное опасностей, и в моей шестилетней голове билась тревога, что баба попадет в плен во время сафара, или даже хуже, его убьет ифрит. Я верила, что дальние страны принадлежат уродливым созданиям, которые могут забрать у меня отца. Я не хотела, чтобы он уезжал.

10 февраля 1979-го – за день до Исламской революции – мы вернулись домой от ака-джуна. Ветер сдул туманный смог, который укрывал Тегеран каждую зиму. Небо было таким чистым, что издалека была видна гора Демавенд с шапочкой из чистого снега. Нам принадлежал комплекс из трехэтажных многоквартирных домов в районе Нармак на северо-востоке Тегерана. Баба сдавал две верхние квартиры, а мы жили на первом этаже, выходившем на общий двор. В тот день маман отвезла нас домой пораньше, потому что комендантский час начинался еще до вечера. Она не хотела надолго оставлять квартиру, чтобы соседи и арендаторы не начали ничего подозревать. Все в округе знали, что отец был высокопоставленным офицером в армии. В те дни люди подозревали, что высокопоставленные офицеры работают на разведку шаха, САВАК. Зловещий САВАК выискивал и задерживал противников монархии, заточая их в страшной тюрьме Тегерана, Эвине. Истории о молодых студентах и революционерах, которых жестоко секли кабелями и которым вырывали ногти во время допросов, всплывали на любом собрании. Никто не хотел иметь какие-либо связи с САВАКом – не говоря уже о том, чтобы баба на них работал.

Едва добравшись домой, маман в первую очередь избавилась от огромной картины с шахом в гостевой комнате. Она принесла острые ножницы из своего набора для шитья и вырезала холст из рамы.

Мар-Мар застонала, увидев, что маман режет лошадь.

– Почему ты режешь папин подарок? – спросила она. Она стояла возле рамы, гладя лошадь.

Маман положила ножницы на пол и обняла ее. Мар-Мар горько расплакалась. Маман погладила ее по голове и отвела челку от глаз.

– Нам больше нельзя хранить эту картину в доме, Мар-Мар.

– Почему?

– Это небезопасно, азизам. Сердитые люди могут сделать нам плохо за то, что она у нас в доме. Ты разве не слышала, как люди желают смерти шаху?

– Почему люди ненавидят шаха так сильно? – спросила я.

Она повернулась ко мне.

– Потому что думают, что он делал плохие вещи.

– Например? – спросила Мар-Мар.

– Например, убивал людей и крал их деньги для себя и своей семьи.

– Но ака-джун говорит, что у царей есть дворцы и драгоценности, – сказала Мар-Мар.

– А почему баба не думает так же? – спросила я.

– Люди разное говорят. Господь знает, правы ли они, – сказала маман. – Мар-Мар, не поможешь мне собрать кусочки? Мы можем оставить их, как головоломку, и ты с ними потом поиграешь. – Она подмигнула мне.

Мар-Мар кивнула и выпрыгнула из ее объятий. Маман вырезала холст, расправила картину на полу и аккуратно порезала ножницами на квадратики. Мар-Мар сложила их в стопку. Портрет шаха превратился в головоломку меньше чем за час.