Дом на Старой площади

Нагрузки были запредельные. За день полагалось рассмотреть не менее (!) 60 жалоб осужденных и их родственников, при этом на каждую жалобу надо было написать мотивированный ответ, отпечатать его в машбюро и подписать, если требовалось, у начальства. Поэтому, когда утром курьер приносил пухлые папки с письмами, их складывали под стопку таких же папок под самый низ, потому что читали еще верхние, например, августовские, тогда как остальные лежали сентябрьские, октябрьские, ноябрьские, декабрьские прошлого года и «свежие» январские, февральские, мартовские за этот год, и так всё время с опозданием на 3–6 месяцев, а люди ждали ответа и надеялись. Мы понимали это, но ничего сделать сверх своих сил не могли. Однако хитросплетения человеческих судеб, набор разнообразных документов заставляли держать себя в хорошей юридической форме, постоянно обращаться к разным правовым актам, решать и теоретические вопросы.

Сохранилась фотография. Первомайская демонстрация. На заднем плане — строящееся здание, кажется, МИДа. (И мне сразу вспоминается дивная детская книжка Виктора Розанова «Приключения Травки» о путешествии по Москве и окрестностям растяпистого папы и его пятилетнего сына, в которой отец показывает мальчику строящийся «дом-великан» — боже, куда, в какую дыру времени проваливается эта советская Атлантида?!) Цветы, шары, мужчины в пиджаках и шляпах и без них, дамы в демисезонных пальто с высокими плечами. На переднем плане — улыбающийся высокий папа, ему слегка за двадцать, широкий ворот рубашки — поверх лацканов пиджака, комсомольский значок. Длиннющими руками он держит транспарант, здоровенный, напоминающий что-то траурное, с гербом и надписью «Верховный суд Союза ССР». Из-за транспаранта как-то конспиративно, недоверчиво-настороженно выглядывает Ленин с прямо-таки «копчеными», как у девушек в макияже, глазами.

Это фото я описал в своей книге «Семидесятые и ранее. Попытка словаря». И вот один из персонажей фотографии однажды мне позвонил, очень специфическим окольным путем добыв мой номер телефона. «Володя, — кричал в трубку звонивший из США эмигрант то ли последней советской, то ли первой постсоветской волны — он был убежден, что разговаривает с моим отцом, — Помнишь ли меня, это мы с тобой несли транспарант?!» Звонивший оказался дядей моего университетского друга — любая мистика, включая загадочные звонки из прошлого, имеет простые объяснения.

Как же долго живут люди. И как мало живут люди. Отец еще мог бы ходить по дорожкам парка…

Я работал в Верховном суде РСФСР и был копией своего отца. Наверное, даже повторял его движения, когда брал из гигантской папки очередную жалобу. Как мы шутили в нашей комнате на восемь или девять консультантов, — жалобу осýжденных, недовольных своими аблокатами (вероятно, от глагола «облокачиваться»), на при́говор. Я еще больше ослаблял галстук на шее и окунался в очередную дикую историю с изнасилованиями в задний проход бутылкой «Агдама» и тяжкими телесными повреждениями на почве внезапно возникших личных неприязненных отношений в далекой Туве, чьи судьи едва ворочали этими казенными русскими словами про какие-то там преступления и фабулы дела.

Кстати, о галстуке и о костюмах, обязательных элементах дресс-кода советского судебного клерка и чиновника. У папы всегда были строгие неброские костюмы, которые он носил на работу в ЦК. Летом — светло-серого цвета. В это же время года были допустимы и ботинки под цвет пиджака. Но был и специальный пиджак на три сезона — твидовый, да еще с дополнительной клеткой. Не знаю, откуда он взялся. Возможно, был привезен из редкой зарубежной поездки — из ГДР или ЧССР. Под него папа надевал более изысканный, чем обычно, коричневого оттенка галстук. Это был пиджак не для работы — в нем он ходил в гости и на встречи друзей. Поэтому пиджак можно было бы назвать casual, если бы под него всё равно неизменно не надевался галстук. В те времена даже на встречи близких друзей ходили в галстуках.

Я выделял для себя этот пиджак на фоне других, незапоминающихся. И потом полюбил твидовые пиджаки, какие носят западные профессоры, от вельветовых же брюк в толстый рубчик просто цепенел. Оттуда же, от отца, нержавеющая любовь к никогда не выходящим из моды рубашкам поло. Из поездки в Италию (встречи с итальянскими коммунистами) родители привезли темно-синюю рубашку-поло мне и светло-голубую — папе. Я заносил свою до дыр — она казалась вернейшим и неувядающим символом западного мира.

А вот когда я в конце 1980-х начал ходить на работу в Верховный суд РСФСР, то позаимствовал из папиной коллекции галстуков строгий синий в тонкую полоску — хорошей европейской выделки, подаренный одним из высших должностных лиц в стране. Должностное лицо носило такой же галстук — я видел в телевизоре. С тех пор имею пристрастие как раз к таким консервативным галстукам, которые можно увидеть на американских и европейских политиках, не столь яростно, как наши деятели, следящих за последними «взвизгами» моды…