Дом на Старой площади

Ничего вне партии, ничего помимо партии. Тридцатилетний инструктор райкома — не горкома, не ЦК! — представитель реальной власти, хозяин положения, с ним строит отношения — причем неприятно льстивым образом — сам главный режиссер. Прожил бы без этого инструктора театр? Разумеется. Но внимание власти было важным — и потенциально опасным, в том числе для актеров. Пусть эта власть и была представлена совсем молодым человеком, который и сам мечтал стать актером, и любил, и жалел их, ел те же в который раз упомянутые сосиски и пил ту же бурду в театральном буфете.

Бурная жизнь, скверное питание в столовках и буфетах сделали свое дело: обострилась моя язва, нажитая в военные годы, всё чаще стал я попадать в больницы, лечение не очень помогало — тут я усвоил мудрую пословицу: все болезни от нервов. Но соскочить с карусели уже не мог. Плюс — мои профессиональные заботы.

Отцу запретили курить. Раза два в жизни я видел отца с сигаретой — это когда он выпивал с друзьями. Брата — лишь однажды, когда он на глазах у мамы закурил на кухне. К ее невероятному ужасу. Потушил сигарету и вперился в окно кухни в нашей старой квартире на Ленинском проспекте — с видом на торец соседнего дома. Это была сигарета отчаяния — он тогда разводился с первой женой. Меня это мало волновало — я крутился рядом и втягивал ноздрями запах запретного…

…Воздух после летнего дождя пахнет ароматизированными советскими сигаретами «Золотое руно». На белом фоне — корабль аргонавтов. Черный верх, и по нему золотыми буквами — «Золотое руно». Сигареты мы прятали в лесу в тайниках. Ну хотя бы потому, что только закончили то ли первый, то ли второй класс. Надо было скрывать это дело от взрослых, ну и от приятелей. Все-таки пачка стоила приличных денег, да и не продавали сигарет детям, что усугубляло дефицитность этого товара.

Что еще составляло ось запретного? Болгарские «БТ», «Родопи», «Ту-134», «Стюардеса» — именно что с одним «с», любимая брежневская «Новость» с причудливым белым фильтром, «Столичные», наконец. Перезагрузка по-брежневски — «Союз-Аполлон». Как первые «Жигули» несли в себе настоящие итальянские детали, так и эти сигареты поначалу содержали в себе вирджинский табак.

А у нас? Да что у нас… Встречаются директора одесской табачной фабрики и черкасской. Одесский директор спрашивает:

— Что вы такого кладете в свою «Приму», что она лучше нашей выходит?

Черкасский директор отвечает:

— Кладем туда опилки, стружки, мелкие щепочки, ветошь, а сверху — немножко табачку.

— А, так вы еще туда табак кладете!

А потом в этой жизни я видел многих выдающихся курильщиков. Попробуйте, например, несколько десятков лет быть ответсеком второй по важности газеты в советской (а потом и постсоветской) стране, все эти годы курить «Беломор» фабрики им. Урицкого и сохранять здоровье…

На жалобные просьбы отпустить меня в отпуск, положенный по закону для работы над диссертацией, секретари РК только улыбались и говорили: «Это ни к чему». Так я и корпел над наукой только по ночам, что не прибавляло, конечно, здоровья. При этом приходилось брать дополнительную работу в ВЮЗИ — проверки контрольных и курсовых работ студентов по 1 рублю за контрольную и целых 2 рубля за курсовую, на которые надо было составлять развернутые рецензии, выборочно обсуждаемые на заседании кафедры. Участвовал я в приеме экзаменов у несчастных заочников, которым всегда сочувствовал и получал нагоняи от завкафедрой за «либерализм», то есть за четверки и пятерки, которые я щедро раздавал замученным работникам милиции и прокуратуры, понимая, из чего состоит их жизнь. Наконец, я понял, что дальше так дело не пойдет: или-или — или диссертация, или такие нагрузки. И начал искать отходной путь.

В 1957 году было ликвидировано министерство юстиции СССР и его место заняла Юридическая комиссия при Совете министров СССР под руководством профессора МГУ Андрея Ивановича Денисова, которая оказалась в нашем районе. И вот я сумел перейти туда, используя дружеские связи. С боем, со скандалом оторвался от райкома и с трепетом явился в «храм юстиции», в среду изощренных юристов-профессионалов. И до сих пор благодарен судьбе, что решился на этот шаг.

«Пусть рушится мир, но торжествует юстиция» — так говаривали древние, и правильно. Я не хотел оставаться без специальности, а быть невежественным «специалистом по всем вопросам» мне не хотелось.

Вот — ключевая мысль: профессиональный партработник, профессиональный «революционер», менеджер широкого профиля — это и есть «невежественный специалист по всем вопросам». Отцу нравились советский строй и партия, но не нравилась депрофессионализированная работа внутри этой системы. Раз уж он получил ремесленные навыки и пытался их поддерживать. Разумеется, даже последующую его работу на самом верху партийно-государственной пирамиды трудно было назвать узкопрофессиональной. Как говорил, выпивая с отцом на кухне, адвокат Левенсон, «Володя, ты применяешь законодательство, а я его изучаю — так что не спорь со мной».