Дом на Старой площади

Кстати, парадоксальным образом научным руководителем Сергея Боботова был тот самый Михаил Соломонович Строгович, противник товарища Малькевич, научного руководителя моего отца. С Боботовым, специалистом по французскому праву, который потом выбрал не административную, а академическую стезю, папа не то чтобы дружил, но, судя по дарственной надписи «дорогому другу» в одной из книг, поддерживал отношения. Они были ровесниками и даже умерли в одном возрасте, в 72 года.

Интересно было бы сейчас взглянуть на наши чудовищные переводы незнакомых текстов с листа, без специальной подготовки и опыта. Но ничего, проколов явных не было, наоборот, благодарили. Особенно Минобороны за данные по расходам на оборону. Меня поражала открытость актов Конгресса США, в которых высчитывались с точностью до цента расходы на конкретные нужды на каждой военно-морской базе, с указанием их местоположения, что весьма радовало наш Генштаб. А Госплану СССР были полезны наши переводы расходов очередного бюджета на новый финансовый год и т. п. Наш источник информации очень ценился, а мы с Сергеем Васильевичем надрывались и, конечно, без конца консультировались с опытными «зубрами» — специалистами из Минфина и Минобороны.

Как примитивно мы делали свой бюллетень! Получали из машбюро все 100–120 экземпляров машинописного текста и раскладывали на длинном столе заседаний Юркомиссии, обходя его по несколько раз, собирали в брошюры, отдавали их в переплет, а затем на отправку. И никаких технических работников…

Вот подлинная картинка сильно переоцененной и якобы могущественной советской номенклатуры. Работа с данными — слабая. Информационный голод, аналитическая недостача, технический примитив.

Парторганизация наша действовала успешно в тесном контакте с нашим руководством. А.И. Денисов задавал тон. Крупный специалист по теории государства и права, он был милейшим человеком и благородным наставником, для нас всегда примером. Занимая должность председателя Комиссии, приравненную к должности министра, отказался от министерской зарплаты и соответствующих правительственных льгот, получал профессорскую ставку в МГУ и слыл в верхах белой вороной.

Встречал всегда радушно, шлепая от своего огромного стола в домашних тапочках. Тут же заказывал чай, радостно улыбаясь, доставал из ящика стола сахар, почему-то кусковой, и столовым ножом колол его на полированной поверхности. В приемной сидела 68-летняя секретарша, распоряжавшаяся чаем и посетителями. На вопросы «Почему бы вам, Андрей Иванович, не взять в секретарши кого-нибудь помоложе?» Денисов отшучивался: «Зато никаких подозрений в моральном разложении».

Он вообще любил пошутить, что стоило ему в конце концов карьеры. На Всесоюзном совещании председателей юридических комиссий всех союзных республик и заведующих юротделами Советов министров Андрей Иванович, жизнерадостно осветив перспективы нашей работы, начал в своем стиле представлять членов «высокого президиума» совещания. «Вот, обратите внимание на этого сурового человека с мрачным взглядом! Это, конечно, наш генеральный прокурор Руденко. А рядом с ним — унылый старик. Это председатель Верховного суда товарищ Горкин. Ну а далее — довольно мрачный и опасный человек — зав административным отделом ЦК КПСС товарищ Миронов…»

Карнавализация советского аппарата. Проблема комического в советской номенклатуре. Так можно было назвать действо, устроенное Денисовым. Это было посильнее диссидентства — вышучивание первых лиц, снижение пафоса власти, представление небожителей теми, кем они на самом деле являлись — людьми ограниченными, зашоренными, напуганными раз и навсегда теми полномочиями, которые им были даны, готовыми к жестокостям от этого испуга. И если не ущербными в интеллектуальном смысле, то зажатыми до полусмерти идеологическими рамками режима. К тому же они были людьми некрасивыми и смешными в своей напыщенности. Людьми в масках. Вообще говоря, самозванцами, которых вертикальная мобильность сталинского и постсталинского времени вознесла на самый верх.

Денисов устроил демонстрацию условности власти. Ее случайности. И всё это — на глазах у рядовых работников аппаратов юридических структур. Не было больше никакой легендарной для органов прокуратуры иконы — лишь мрачное существо. Человек в очках Горкин — декорация советского правосудия. Бровастый Миронов, в звании генерал-майора КГБ, — рвущийся к власти бывший учитель физкультуры. Клоуны, нечаянно принесенные разнонаправленными ветрами истории, но и вправду опасные клоуны!

* * *

Конечно, Миронов после первого перерыва уехал в ЦК, буркнув: «В этом балагане я участвовать не желаю». Из сейфа было тотчас же извлечено давнее заявление Андрея Ивановича с просьбой освободить его от должности председателя, так как это мешает его научной деятельности, и на ближайшем заседании секретариата ЦК было решено «удовлетворить просьбу т. Денисова», чему Андрей Иванович был искренне рад и благополучно завершил свою карьеру и жизнь на юрфаке МГУ.