После кончины мамы я взяла привычку выключать звук на телефоне, когда ложилась в кровать, отчаянно желая тех редких нескольких часов сна, которые получалось урвать. Пока она была жива, я никогда не имела такой роскоши, как поставить телефон на беззвучный режим. Я научилась спать чутко на случай, если ей понадобится что-то посреди ночи или, Боже упаси (как только метастазы распространились на кости), она споткнётся и упадёт по дороге в туалет, сломав себе что-нибудь настолько серьёзно, что больше не сможет ходить. Теперь сон напоминал временную смерть, возможность ничего не чувствовать, состояние, которого я жаждала каждым атомом моего существа, полностью осознавая, что как только мой мозг проснётся, сокрушительное опустошение одиночества вновь пропитает меня до костей.
Я с шоком обнаружила, что проспала целых восемь часов, и поразилась ещё сильнее, узнав, что, если верить моим сообщениям, полиция уже ехала в мою студию, снятую на короткий срок в Франкфорте, Индиана, чтобы взломать дверь и проверить, жива ли я.
Будь это кто-либо, кроме Эсте, я бы не поверила — шеф Беккет ненавидел выполнять проверки благополучия, по возможности сваливал их на социальные службы — но Эсте умела убеждать людей, чтобы те выполнили её пожелания. Она входила, вся такая высокая, харизматичная и повелевающая. Даже я разок-другой становилась жертвой её махинаций, обвиняла её в том, что она накладывает чары, чтобы подчинить нас всех себе. Она бросала на меня опешивший взгляд и говорила:
Не вредило делу и то, что она была великолепной, с нигерийской матерью британского происхождения и шотландцем-отцом, с голубыми глазами, которые имели гамму от безоблачной лазури в моменты счастья до штормового аквамарина в моменты распалённости чем-то (а это случалось в 99 % времени), и с завораживающей мешаниной акцентов. Эсте была столь же непредсказуемой, сколько моя жизнь была рутинной; она могла быть занозой в заднице, и я её обожала. Большую часть времени, как это бывало с любыми сёстрами, кровными или избранными.
Когда мой телефон завибрировал, я сбросила звонок на голосовую почту. Я избегала её со времени пожара. Крепко сблизившись на фоне сложностей, которые мир бросал в нас, мы гордились нашей силой перед лицом невзгод, а последние несколько недель я была какой угодно, только не сильной, плакала по малейшему поводу, боролась с горем и депрессией. Я ненавижу заражать других настроением, если оно не хорошее. У людей и так проблем хватает; им не нужны ещё и мои. Эсте и я схожи во многих отношениях, но после окончания школы наши жизни резко разошлись в разные стороны. Три года назад она закончила колледж, уже начала выстраивать репутацию художницы с внушительным талантом (о чём она так торжественно проинформировала меня ещё в девять лет), тогда как я до вчерашнего дня была погребена в долгах и руинах моей жизни, не в силах увидеть способ выкопать себя из этого. Её звезда восходила; моя опустилась на дно ямы с жидким бетоном.
Я задумалась на мгновение, затем — избегая вопроса «зачем?» — ответила:
Я вздохнула. Как только Эсте приняла решение, легче изменить траекторию метеорита, чем заставить её передумать. Она найдёт рейс самолёта, закажет такси и окажется у меня на пороге через считанные часы, если я не отвлеку её альтернативным планом.