В то утро, когда я впервые села с ней в машину, её глаза блестели от непролитых слёз, и я знала, что она отчаянно желает, чтобы её дочь уехала наслаждаться беззаботным летом в горы Блу-Ридж, а не надевала импровизированную униформу и шла работать. Но с деньгами было туго, и мы никогда не знали, когда нам снова придётся переехать.
Дай она мне выбор между уборкой в домах и охотой за сокровищами в лесу, сбором всего, что нашему столу могло предложить время года — орехи, ягоды, грибы, молодые листья одуванчика (бесплатная еда и по сей день меня радует) — я бы выбрала убираться. Не только потому, что это наконец позволило мне вносить вклад в наш скромный доход, но и потому, что уже тогда дома восхищали меня: раскрывающие сокровенные истории (некоторые безобидные, другие отвратительные, некоторые счастливые, другие трагичные), таящие секреты в шкафах, на изнанке одежды и в забытых карманах.
В скором времени я узнала, какие супруги были неверными, чьи дети имели проблемы с учёбой или самооценкой, прятали наркотики под матрасами, кого из них травили сверстники.
Я стала эмоционально вовлечённой в дела отцов и сыновей, матерей и дочерей, читая дневники, открывать которые не имела права, узнавая секреты, что не должна была знать и совершенно точно не должна была что-то с ними делать, например, оставлять телефонный номер, что достала из кармана, на крышке стиральной машины (как только выяснила, кто первый приходит домой с работы) или выложить напоказ в корзине использованный презерватив (выметенный из-под кровати женщины, миновавшей менопаузу) и уходя, не вынести мусор, или переложить на прикроватную тумбочку спрятанный дневник в надежде, что родители вовремя его прочтут.
Мелочи, правда, и если бы определённые члены семьи не хранили секреты, мои действия не подняли ли бы такую бурю. Но Аделина резала себя, а у Кита была интрижка на стороне, и он подумывал оставить жену. Как бы миссис Холден помогла своей дочери, и как миссис Миллер боролась бы за свой брак, если они даже не знали, что существовала угроза?
Когда мама в третий раз перевезла нас из-за того, что я что-то сделала, я перестала вмешиваться. Тогда я начала составлять свои нерушимые правила:
Её вопрос задел за живое. У нас всё было прекрасно, и она была лучшей из матерей. Меня любили и лелеяли, я никогда не голодала, мне никогда не причиняли вреда. Наша жизнь была хорошей.
И всё же… мы так не походили на семьи, что жили в домах постоянства и неизменности. Это только мы двое всегда тихо прокрадывались в город, растворялись в темноте. Будучи ребенком, я притворялась, что мы хорошие ведьмы, вынужденные спасаться бегством от злого колдуна, заметать свои следы метлами с ароматом гвоздики и корицы. Мне нужна была эта фантазия. Легко почувствовать себя невидимкой, когда тебя с детства учат стирать все следы своего пребывания где бы то ни было.
Пока мама была жива, она давала мне почувствовать себя видимой. Со дня её кончины я дрейфовала незаметная, как призрак, лишённая даже такого утешения как дом, в котором можно было обитать.
Со временем я пойму, что в ночь, когда я переступила порог фамильного дома Кэмеронов, я не могла бы быть ещё лучше подготовленной к соблазнению всем, что мог предложить дом на Уотч-Хилл, даже если бы меня намеренно выращивали на убой. Что совершенно точно не входило в намерения Джоанны Грей.
Гораздо большее, чем просто четыре стены, невероятная мечта о жизни, «дом» всегда был для меня словом, перед которым невозможно устоять.
***
Когда я проснулась следующим утром, у меня было семнадцать смс-сообщений от Эсте, одно лихорадочнее предыдущего.