Я подумывала агрессивно зашагать вперёд и снова прижаться ладонями, затем передумала. Мама всегда говорила:
Я встряхнулась.
— Амбар, — пробормотала я, гадая, какие же проблемы могут случиться в амбаре. Само собой, ничего слишком драматичного. В конце концов, это всего лишь амбар.
Верно?
С другой стороны, ничто в Дивинити не описывалось словом «всего лишь». В этом месте одни слои накладывались на другие, ожидая, когда их раскроют.
Слева от меня находились ещё одни ворота из кованого железа — выход из сада. Я поспешила туда, к просторной прямоугольной постройке с металлической крышей, находившейся за ними.
Когда я вошла в хозяйственную постройку через большие двойные двери, я глубоко вдохнула запах соломы из донника, кожи и седельного мыла, а также чего-то бодрого и лимонного. Амбар был огромным и сумрачным, не считая полос рассеянного солнечного света, пробивающихся сквозь щели в старом сайдинге, с литым бетонным полом, на котором громоздились комбайны, тракторы и прицепы. Пыльные упаковки забытого табака лежали на верхних уровнях, а по обеим сторонам вдоль стен тянулись лошадиные стойла. В здании имелся частичный второй этаж, забитый тюками соломы, мешками семян и удобрений. В самом верху, под пиком круто покатой крыши, висящие на толстых верёвках, привязанных к стропилам, виднелись древние фермерские инструменты, освобождавшие место на полу для современного оборудования.
— Эй? — позвала я. — Есть здесь кто?
Когда ответа не последовало, по моему позвоночнику скользнул холодок дурного предчувствия.
Я не знаю, что меня предупредило, но что-то предупредило. Позднее я решила, что, должно быть, услышала скрип, когда инструмент надо мной сдвинулся, потрескивая на своих верёвках. Я резко вскинула голову и увидела один из тех архаичных фермерских инструментов — своеобразную тяжёлую, антикварную сенокосилку, подрагивающую на её тросах. Затем она рванулась прямо на меня, с бесчисленными длинными и изогнутыми лезвиями, острыми как сабли. Я отшатнулась назад, стремительно повернувшись, чтобы избежать удара, и три огромных чёрных мастифа с пеной на мордах свирепо ринулись на меня, щёлкая челюстями и рыча. Я резко развернулась в другую сторону, но и там нашла ещё трёх мастифов, брызжущих слюной. Я оказалась в ловушке между ними.
Я вскинула голову обратно вверх и увидела смерть на этих сверкающих лезвиях. Что-то внутри меня вспыхнуло, когда время замерло, и моя жизнь пронеслась перед моими глазами, и я осознала, что жизни-то у меня ещё не было, и я, видит Бог, не умру в амбаре, убитая фермерским инструментом, окружённая свирепыми псами.
Грибовидное облако, которое я почувствовала этим утром, вернулось — явление немыслимой широты и жестокости, раскалённое добела и радиоактивное, пронзённое бесконечным криком несправедливости, что моё время здесь оборвётся так быстро, когда хорошие вещи только начали наконец-то происходить со мной. Облако пропитало каждый атом моей сущности, дымясь, опаляя, обугливая меня изнутри, и как раз когда оно стало невыносимым, когда я почувствовала, что оно может выжечь душу из моего тела, я, подчиняясь примитивнейшему инстинкту, вытолкнула облако, пытаясь изгнать его из себя, поддаваясь внезапному убеждению, что моя внутренняя ядерная бомба может уничтожить меня до того, как это сделает инструмент.