Дом Одиссея

– Я не могу, – скулит микенка. – Не могу. Боюсь упасть… Я не могу…

– Так оставайся! – рычит Эос, у которой и в лучшие времена было непросто с сочувствием к мямлям. – Молись, чтобы Лаэрту удалось защитить и тебя!

Сказав это, Эос начинает спускаться. Автоноя медлит, словно собирается сказать что-то доброе Рене. Она склоняется к микенке с ободряющей улыбкой, прижимается лбом к ее лбу: утешься, сестра, утешься, кажется, говорит она. Не то чтобы она славилась своей щедрой натурой или добротой, но сейчас особый случай. Она пожимает руку Рены и вдруг замирает.

Может, все дело в непривычности жеста. Может, Автоноя просто удивлена собственной деликатностью и состраданием. Ее ноздри трепещут; возможно, дело совершенно не в этом.

Что бы ни сбило ее с толку, это уже прошло. Так что Автоноя отступает, еще раз улыбнувшись, но теперь уже с каким-то новым выражением глаз, и скользит вниз по веревке на другой стороне стены.

Еще мгновение микенка жмется к стене, глядя то налево, то направо, словно ищет выход, путь отступления, который спасет ее от того, что придется сделать, но, не найдя ничего, спускается по веревке вслед за остальными в гостеприимные объятия темноты.

Глава 32

Пенелопа, Электра, Пилад, Орест, Ясон, Рена, Автоноя и Эос.

Эти восемь человек шаг за шагом осторожно отступают из тени дворца Итаки в ночь.

Спартанцы собираются во внутреннем дворе. Менелай бросил попытки спасти три корабля, но их, по крайней мере, удалось вытолкнуть из гавани к выходу в открытое море, в немалой степени благодаря ветру, который хоть и раздувал огонь на спартанских судах, но по странному стечению обстоятельств гнал его прочь от города.

Очень хитро, думает он, шагая назад, во дворец. Какая хитрая итакийская царица. Одиссей говорил, что она умна, но Одиссей здорово глупел, когда дело касалось женщин. Он покажет проклятой бабе, каково это – принадлежать настоящему мужчине.

Я с отвращением отворачиваюсь от него, собирающего людей для погони.

– Разойтись! – командует он. – Найти их!

Они лавиной несутся по дворцу, сбивая с ног служанок, попадающихся на пути, переворачивая столы и кресла, словно восемь человек каким-то чудом могут затаиться под стулом, пинком распахивают двери, одного жениха бьют в живот, другому ломают нос, пока наконец вышедший вперед Лаэрт не рявкает:

– ВЫ БУДЕТЕ ВЕСТИ СЕБЯ ДОСТОЙНО В ДОМЕ МОЕГО СЫНА!

Менелай поворачивается, готовый ударить старика, но удерживается.

Отец его названого кровного брата злобно смотрит в лицо спартанскому царю, словно подначивая сделать это, стать тем, кто поднимет кулак на старого царя Греции, древнего союзника его дома и дома Агамемнона. Подначивает его стать тем, кто раздует пожар, начнет войну. Менелай опускает руку, и Лаэрт расплывается в усмешке.

– Та-а-ак, – тянет он. – Все женихи, все служанки, все советники Одиссея. Все они – жители Итаки. Они под защитой моего сына. А это значит, что, до тех пор пока не найдут его жену, они и под моей, понятно?

Менелай рвется вперед, упираясь грудью в грудь Лаэрта, толкая более легкого и старого мужчину назад. Удивленный Лаэрт на мгновение пошатывается, едва не теряя равновесие, но все же умудряясь не упасть. Это не удар в лицо; это не меч в грудь. Просто так Менелай отвоевывает место, которое, по его мнению, принадлежит ему.

– Когда я найду жену твоего сына, – шипит он, – я заберу ее с собой. Заберу в Спарту, где она будет гостьей в моем доме. Она, Орест и его маленькая сестричка. Они все испытают на себе силу моего гостеприимства. Ты понимаешь, старик? Понимаешь, что я имею в виду?

Лаэрт, моргая, смотрит Менелаю в лицо, а затем медленно, с чувством сплевывает. Не на Менелая – но нацеливает скопление слюны и мокроты под ноги спартанцу и улыбается, не произнеся ни слова.

Во тьме за дворцовыми стенами восемь фигур спешат к зовущему огоньку.

Урания ждет, подняв повыше свой фонарь. Рядом с ней застыла Теодора, любимая помощница Приены, с луком в руке и колчаном у бедра. Урания разглядывает каждое лицо, возникающее в маленьком круге света, без малейшего отблеска эмоций, пока наконец, увидев Пенелопу, не позволяет себе вздохнуть с облегчением. Даже недолгий поход над пропастью сказался на внешнем виде наших путешественников, и теперь подолы их одеяний в грязи, а волосы растрепаны ветром. Урания стягивает шаль и накидывает ее на плечи Пенелопе, которая и не думает возражать. Пилад принимается отвязывать Ореста со спины, поскольку пришла очередь Ясона нести этот груз, а Теодора тем временем заявляет:

– Твою лодку сторожат вооруженные спартанцы. Мы можем напасть на них, если пожелаешь, хотя наши основные силы уже покинули этот остров.

Сказано это весьма обыденно, тем же резким тоном, который Теодора так часто слышит, когда Приена говорит о военных делах. Теодора уверена, что, если ее женщины нападут на этих спартанцев, спартанцы умрут. Но она так же уверена, что и некоторые члены ее небольшого отряда падут – как следствие хаоса ночных сражений. Такова реальность; Теодору никогда не смущают ее проявления.