Дом огней

Зенер использовал их, чтобы тестировать людей, которые утверждали, будто они обладают особыми способностями к телепатии и ясновидению: выбирал карту и спрашивал субъекта, что на ней изображено. Испытуемый имел один шанс из пяти, чтобы угадать. Однако по мере того, как испытание продвигалось, его шансы на успех падали. То был со всех точек зрения научный эксперимент, основанный на статистических выкладках. Плакаты Эллери подкинули Джерберу мысль применить эту методику к Эве. Следовало только упростить ее применительно к десятилетней девочке.

– Ну как, сыграешь со мной? – спросил он и начал тасовать колоду.

Ответа не последовало, но Эва заметалась в постели.

Невзирая на ее молчание, Джербер вытащил карту наугад и показал ее пустому стулу возле большого белого шкафа.

– Что тут нарисовано?

Глаза маленькой пациентки были закрыты, и в любом случае с того места, где она лежала, девочка не смогла бы различить изображение волны. Тем временем напряжение нарастало.

Психолог держал карту на виду, не собираясь сдаваться. В его намерения как раз и входило разозлить воображаемого мальчика. Если тот в сердцах причинит Эве боль, значит так или иначе обнаружит свое присутствие.

– Ай! – Девочка отдернула левую руку, будто от удара.

Психолог отложил карту и подошел. Закатал ей рукав. Красная отметина на белоснежной коже. Он полагал, что увидит акт членовредительства, но реальность намного превзошла все его ожидания.

Немедленная психосоматическая реакция, сказал он себе.

Такая бывает, когда сдерживаемая эмоция проявляется на теле пациента. Чаще всего это боли или затрудненное дыхание. Иногда – псориаз или, как в случае Эвы, рефлекторная эритема.

В психиатрии карты Зенера используются, чтобы разоблачить фиктивные личности шизофреников. Но Джербера по-прежнему одолевали сомнения. Бенедетто Эллери говорил о двух путях исследования случая с девочкой. Разумный путь пройден, без особого успеха. Остается второй.

Выслушать.

– Не знаю, хочу ли я дальше слушать твою историю, – проговорил Джербер сурово.

– Я снова сделаю ей больно, – пригрозил воображаемый мальчик устами Эвы.

– Не то чтобы мне было неинтересно, – поправился Джербер. – Я не знаю, выдержу ли все до конца. Поэтому вчера и сбежал.

Девочка в недоумении наморщила лоб:

– Чего ты боишься?

– Не хочу знать, что сделали с тобой синьор с волдырями от комаров на руках и синьора с татуировками, – признался он, не покривив душой. – Ведь ты умер, правда? Иначе не оказался бы здесь…

Мальчик ответил не сразу. На эту тему разговоров еще не было. На первый взгляд, Эва попросту хотела заставить окружающих поверить в то, что она способна общаться с мальчиком, которого никто другой не может слышать. Джербер сам пришел к выводу, что воображаемый друг мертв, и только потому, что Дзено Дзанусси так и не нашли.

Но Эва никогда не упоминала о призраках.

Именно это и заставляло психолога колебаться. Множественные личности шизофреников всегда живые.

– Можешь уходить, если хочешь, – спокойно разрешил мальчик.

То, что он пошел на попятную, изумило Джербера.

– Почему ты передумал? – спросил он.

– Раз ты не хочешь знать, я не хочу рассказывать. Но ты ошибаешься… – прибавил мальчик чуть позже, однако не закончил фразу.

– В чем ошибаюсь? – спросил гипнотизер.

– Это не из-за них я умер.

20

– Ты была права, я накосячил.

– Ага, только теперь поздно хныкать: надо как-то выпутываться.

Слышу, как они шепчутся. Сижу тихо-тихо в трейлере, на полу, в темноте. Синьор с волдырями и синьора с татуировками стоят снаружи, пьют пиво из банок и курят.

Меня для них как будто и нет. Они даже за мной не присматривают.

– Как?

– Не знаю; но если полицейские вернутся, мало не покажется.

– Представь: с моими приводами мне дадут двадцать лет, не меньше.

– Может, адвоката нанять?

– Ой, скажешь тоже! Он перво-наперво спросит, есть ли у меня деньги. А где я их возьму? Да он и ввязываться не станет: как услышит, что я натворил, так и прогонит пинком под зад.

– Но мы ведь ничего не сделали мальчишке, даже волоска у него на голове не тронули. Он сам пошел с тобой, по своей воле, сам сел к тебе в машину, не так ли? Не могут они нас в чем-то обвинить…

– Мы даже есть ему давали.

Одни консервы из тунца. Ни разу – спагетти с соусом.

– Но факт остается фактом: если мы его отпустим, он все им расскажет, и мы влипнем.

– Хорошо еще, что ты не сделал проклятущий звонок и не попросил с родителей денег.

– Но всегда могут сказать, что мы извращенцы, что забрали ребенка, чтобы с ним позабавиться.

Вчера я хотел позабавиться, поиграть в прятки, но они ни в какую. У них даже мяча нет. Как это – не иметь мяча?

– Нужно что-то придумать, иначе нас возьмут с поличным.

– Погоди, кажется, я придумала… – говорит синьора с татуировками.

– Что ты придумала? – спрашивает синьор с волдырями от комаров на руках.

Но потом она что-то шепчет ему на ухо.

Утром я просыпаюсь на своей привычной скамейке и чувствую: что-то не так. Протираю глаза: эти двое сидят за столом, смотрят на меня и как-то странно улыбаются.

Синьора с татуировками приветствует меня:

– Доброе утро. Как поспал?