Дом огней

– Как там Клара? – первым делом спросил Гульельмо Онельи Кателани, включая лампу Тиффани из латуни и стекла.

Джербер хотел бы говорить откровенно, но боялся его расстроить.

– Я стараюсь ей помочь, – только и сказал он.

Очевидно, отец был в курсе проблем девочки.

– Я тоже пытался, – проговорил он с тоской. – Все усилия были тщетными.

– Почему вы отдалились от нее? – спросил психолог.

Тот уставился на него с оскорбленным видом:

– Вам так сказали?

Он был зол на Беатриче, это бросалось в глаза.

– Ваша бывшая жена говорила о ряде недоразумений, в частности о рисунке, – объяснил Джербер, имея в виду эпизод, когда Эва нарисовала портрет сестренки, которую ее отец потерял в раннем детстве; девочка ничего не знала о ней и никогда ее не видела.

– Опять эта история, – посетовал антиквар. – Не знаю, чего вам наговорила эта женщина, но я тогда не сбежал. Просто не поверил, что портрет нарисовала Клара.

– Я тоже, – поддержал его психолог. – Но Беатриче, похоже, уверена, что у вашей дочери особый дар.

– Мне известны все ее россказни, – сухо отметил Онельи Кателани. Он открыл дверцы буфета и вынул бутылку аквавита и два хрустальных бокала. – Меня исключили из жизни Клары, – пожаловался он.

Примерно то же самое Беатриче утверждала относительно себя, но приписывала решение самой девочке. Стало быть, один из родителей лжет. Однако этот человек, казалось, искренне переживает.

Гульельмо Онельи Кателани разлил спиртное по бокалам и продолжал:

– Беатриче было двадцать семь лет, когда мы познакомились, а мне почти семьдесят. Молодая, очень красивая; я и вообразить не мог, что она заинтересуется мною, тем более не думал, что в мои годы стану отцом. Но мы поженились, и через два года родилась Клара.

Еще не пришло время спрашивать, почему Беатриче поменяла дочери имя. Джербер хотел, чтобы собеседник сначала излил душу. Поэтому принял бокал с аквавитом, но пить не стал.

– Я позволил себя обмануть. И она забрала у меня все.

Согласно сведениям, предоставленным Калиндри, Онельи Кателани стал антикваром по необходимости. Но психолог не стал пока допытываться, о каком обмане он говорит.

– Беатриче растратила целое состояние, – продолжал граф. – Осталось только имение в Сан-Джиминьяно. Я умолял ее передать его Кларе. Если выставить дом и земли на продажу, от покупателей отбоя не будет: объект ценный. Разумеется, вырученные деньги должны перейти к девочке, обеспечить ее будущее. Но Беатриче воспротивилась: чтобы я не мог вмешаться, через суд потребовала лишить меня родительских прав и выиграла процесс. – Он залпом осушил свой бокал.

– Суд лишил вас родительских прав? – переспросил Джербер; ему интересно было узнать причину такого сурового приговора.

Онельи Кателани опустил глаза.

– Ни ее, ни девочку я и пальцем не тронул, – стал защищаться он.

Но судьи были уверены, что Беатриче и ее дочь стали жертвами домашнего насилия. Психолог никак не мог установить, ошибались ли они и был ли человек, сидящий перед ним, действительно невиновен. Поскольку имущественные распри его тоже не занимали, он попробовал перевести разговор на другую тему:

– Ваша бывшая жена настаивает на паранормальных способностях девочки: она поручила вашу дочь заботам студентки, изучающей парапсихологию.

– А вы что об этом думаете? – спросил граф; ему не терпелось услышать мнение эксперта.

– Думаю, это чересчур для десятилетнего ребенка.

Онельи Кателани горестно усмехнулся:

– Кларе тринадцать.

Джербер был изумлен:

– Тринадцать?

– Очередная выдумка Беатриче. Готов поспорить, что девочка и сама не знает, сколько ей на самом деле лет.

К тому же изоляция и невозможность общаться со сверстниками подрывают ее психику, рассудил Джербер.

– И насчет агорафобии тоже – ни один специалист не ставил ей такой диагноз, – с вызовом проговорил граф.

О подозрении на шизофрению психолог даже не обмолвился.

– Какой смысл в том, чтобы лгать об имени и возрасте?

– Вы в самом деле еще не поняли, доктор? – искренне удивился антиквар, наливая себе еще аквавита. – Вы не первый специалист, которого эта ведьма пытается вовлечь. Поэтому меняет имя девочки: так в вашей среде не распространятся слухи о пациентке, которая переходит от одного психолога к другому.

– Согласен, но с какой целью все это делается?

– Мать Клары ищет того, кто подтвердит, что все это правда. Насколько мне известно, пару раз ей это почти удалось.

– Эгоцентризм? – Гипнотизер задумался: а нельзя ли предположить здесь какой-то случай делегированного синдрома Мюнгхаузена. – Да-да, именно так: если ты мать особенной девочки, ты и сама особенная.